ЛЕБЕДЬ И ЛЕДА [129] Перевод А. Ларина Внезапный шквал: громадные крыла Пугают деву, грудь исходит в плаче, На гибком теле ноша тяжела, И гладят лоно лапы лягушачьи. Как могут пальцы слабые изгнать Из чресел оперенную зарницу? Как может тело всуе проклинать Несущуюся ввысь, как облак, птицу? Во чреве зыблемом порождены Троянский конь, всеобщее вдовство И мертвый Агамемнон. В ослепленье От кровожадных ласк и вышины Постичь она могла ли божество, Пока к земле не началось паденье? ПЛАВАНИЕ В ВИЗАНТИЮ [130] Перевод А. Эппеля Тут старых нет. Здесь молодость живет В объятиях друг друга. Птичья трель — Песнь поколений, их в века исход, В протоках лосось и в морях макрель — Всё славит лето: рыба, птица, скот, Зачатье, зарожденье, колыбель. Всяк в любострастном гимне пренебрег Всем, что бессмертный интеллект сберег. Как ветошь, пережившая свой срок, Стареющий ничтожен. Спой же он, Душой рукоплеща, — свой каждый клок Уступит песне смертный балахон. Но нет уроков пенья — есть урок Наследия блистательных времен. А посему моря я переплыл И в Византию вещую ступил. Покинь, мудрец, божественный огонь, Как на златой мозаике [131]стены, Покинь святой огонь и струны тронь, С душой моею сладив дрожь струны, В стареющем животном урезонь Боль сердца, в коем страсти вмещены. Оно себя не знает. Посему Мне вечность подари — но не ему. Природой созданный — я не искал Себя в ее подобьях воплотить, — Пусть эллин бы искусный отковал [132], Измыслив золото с эмалью слить, Дабы сонливый государь не спал, И с ветки золотой напевы длить Для византийских барынь и господ О том, что было, есть и что грядет. ПУСТЫННИК РИБХ О НЕДОСТАТОЧНОСТИ ХРИСТИАНСКОЙ ЛЮБВИ Перевод А. Сергеева Зачем любовь, господню благодать, Кощунственно на части разнимать? Я ненавистью занят не на шутку [133]: Понятен мне порыв стихии злой — Он выметает из души метлой Все то, что чуждо чувству и рассудку. О ненависть, души ревнивой свет, Ты — людям и событьям мой ответ. Оставив слабым ложь и опасенья, Я прозреваю, чем душа жила, И что она в грядущем бы нашла, Не зная тленья и восстав от тленья. Освободясь, я втаптываю в прах Все, что о Боге люди мнят в веках; В душе их мысли вызывают злобу. Душа — невеста, ей ли не позор Мишурных мыслей нищенский убор! Кто ненавидит Бога — ближе к Богу. С ударом полночи [134]душа стряхнет Покров телесно-умственных забот. Что взять ей, кроме божьего даянья? Что, кроме дел господних, увидать? Что знать, пока он не велел ей знать? Чем жить, пока в ней нет его дыханья? СТАТУИ [135] Перевод Э. Шустера Их Пифагор считал. В чем их секрет? Конечно, числа в мраморе живее, Но одухотворенности в них нет; И лишь для тех, кто, от любви немея, Распознавал их потаенный свет, Теплели статуи и, смутно мрея, Влекли припасть украдкою к ланитам, Единой мерой и числом отлитым. Да, все-таки влюбленные мудрей: Ведь Пифагора точные расчеты Ваяли плоть и плоть, забыв за ней, Что есть не только Саламина флоты На пьедестале из живых людей, Но и Востока смутные дремоты. Лишь Фидий [136], женам сотворив зерцала, Их примирил со скорбью пьедестала. Европа спит, а в тропиках, вдали, Негамлетоподобного титана Века средневековья возвели, И видели глазницы истукана, Что все, явившееся из земли, — Зеркальный мир зеркального обмана. Скликая к Будде, гонг ударит звонко, И к пустоте приникнет старушонка. Когда был Пирсом призван Кухулин [137], Чем был Почтамт [138]наполнен — размышленьем, Числом, расчетом, сопряженьем длин? Нас тоже мир не обошел гниеньем, Но мы, придя из вековых глубин И захлебнувшись новым просвещеньем, Спешим назад, к чертам почти забытым, Единой мерой и числом отлитым. ПРИВИДЕНИЯ Перевод А. Сергеева В иронии хоть чему оправдание, И я рассказывал о привидении, К правдоподобию не стремился И не тревожил здравого смысла: Мой собеседник не может вынести Народной мудрости или хитрости. — Пятнадцать призраков я видал, И худший — пальто на вешалке. Теперь полмира отдать захочется, За половинное одиночество За полночь с долгожданным другом, Который не станет казнить упреком И силы найдет не выказать чувств, Когда я, по мненью его, заврусь. — Пятнадцать призраков я видал, И худший — пальто на вешалке. Чем человек становится старше, Тем в его сердце больше и больше Полноты бытия и радости — А силы приходятся кстати в старости, Ибо кругом сгущаются тени, И в них мерещатся привидения. — Пятнадцать призраков я видал, И худший — пальто на вешалке. вернуться Леда — жена спартанского царя Тиндарея, к которой Зевс явился в образе лебедя. Леда родила от Зевса Елену Прекрасную — виновницу Троянской войны. Агамемнон был убит Клитемнестрой, дочерью Леды. ( греч. миф.). вернуться Плавание в Византию. — В западном литературоведении высказываются предположения, что У.-Б. Йейтс написал «Плавание в Византию» как ответ на «Оду к соловью» Китса. В начале стихотворения дается, очевидно, описание Ирландии. Византия для Йейтса — символ земли обетованной. вернуться … как на златой мозаике… — Имеется в виду мозаичный фриз на стенах собора Святого Аполлинария в Равенне. вернуться … пусть эллин бы искусный отковал… — Возможно, отголосок прочитанных Йейтсом в детстве сказок Г.-Х. Андерсена («Соловей императора»); возможно также, что это — описание императорского дворца в Византии, где в саду было дерево из золота и серебра, в ветвях которого пели искусственные птицы. вернуться Я ненавистью занят не на шутку… — Йейтс считал, что душа должна любым образом соотноситься с богом, даже если это соотношение основано на ненависти. вернуться С ударом полночи… — Имеется в виду конец жизни. вернуться Статуи. — Йейтс писал: «Доктрина чисел Пифагора проложила дорогу искусству греческих скульпторов, которые ваяли свои статуи при помощи точного расчета. Не столько греческие солдаты и матросы при Саламине, сколько греческий интеллект завоевал Азию». вернуться Фидий (V в. до н. э.) — греческий скульптор. вернуться Кухулин — центральная фигура древнейшего цикла ирландского эпоса. вернуться Почтамт — центр Пасхального восстания 1916 года в Дублине. |
