ДЖОРДЖО КАПРОНИ Перевод Евг. Солоновича Джордже Капрони(род. в 1912 г.). — Трогательное отношение к обыденным предметам и явлениям, верность автобиографическим мотивам, тонкая поэтическая техника, характерные для первого сборника Капрони, «Подобие аллегории» (1936), отличают и последующие книги поэта, испытавшего со временем некоторое влияние герметизма. В дни второй мировой войны Капрони в рядах итальянской армии находился на Западном фронте, а после капитуляции Италии 8 сентября 1943 г. принял участие в движении Сопротивления. Книга 1952 г. «Стансы о фуникулере», с ее плачами-сонетами о войне, знаменовала собой новый этап в творчестве Капрони: «частная» биография поэта зазвучала в контексте общечеловеческой эпопеи. Одной из самых своеобразных поэтических книг, написанных в XX в. по-итальянски, стал сборник Калрони «Семя слез» (1959), посвященный памяти Анны Пикки, матери поэта; книге свойственны мягкий лиризм, неподдельность чувств, искусная простота формы. Стихотворения Капрони печатались в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная». Публикуемые в томе перевода выполнены для настоящего издания. ПОМНЮ Помню старинную церковь, пустынную, в час, когда воздух оранжевеет и каждый голос дробится под сводом неба. Ты устала, и мы устроились на ступеньках, как двое нищих. А кровь бурлила от удивления: на наших глазах каждая птица превращалась в звезду в глубине неба. В ТО ВРЕМЯ КАК, НЕ ПРОЩАЯ СЬ… Песни твоей вечерней — сладостных звуков больше не дарит твой силуэт воздуху над балконом, расцветшему было надеждой, порукой… Легкая песня смолкла перед разлукой: в то время как, не прощаясь, мой день — не подав и знака — погружается в царство мрака и сгущается в сердце мгла, повернулась ты и ушла. Больше тень тобою не скрашена, ночь упала, просвета нет, восковая свеча погашена. НА ЗАРЕ Моя родная, в баре на заре как тянется зима и как я зверски продрог — а ты все не приходишь! Здесь, где каменеет кровь, где, как ни лезь из кожи, не согреешься, — о, боже, что слышу я? Что там, на пустыре? Какой трамвай то открывает двери безлюдные, то закрывает?.. Дрожи рука не знает, ну а если зубы дробь выбивают о стакан, быть может — в колесах зло. Иначе почему бы? Но чур, не говори, что всходит солнце вместо тебя, что из-за этой двери я смерти жду. Молчи, по крайней мере! УТРЕННИЙ ВЫХОД Ловкая, как балерина, по ступенькам сбегала Аннина, тоненькая, молодая, и, в темноте оставляя легкое облачко пудры, выходила навстречу утру. По улице шла — улыбалась, и тень перед ней расступалась: было еще очень рано (чуть свет поднималась Анна). Вся улица Амедео, услышав ее, просыпалась. Нежный затылок детский, родинку над губою, пояс, стянутый туго, поступь ее вся округа знала — само собою, когда она приближалась, к жизни все пробуждалось. Тень перед ней редела. Шла работница-королева, лицо покоем дышало (а сердце чего-то ждало), и все закоулки квартала дробь каблучков облетала. ВИТТОРИО СЕРЕНИ Витторио Серени(род. в 1913 г.). — Первая книга Серени, «Граница» (1941), рожденная воспоминаниями и интонационно созвучная лирике Унгаретти, подкупала искренностью лирического монолога и свежестью образов. Вскоре после ее выхода поэт был призван в армию и отправлен сначала в Грецию, потом в Сицилию. Взятый в плен американцами в 1943 г., Серени провел два года в лагерях для военнопленных в Алжире и Марокко. Опыт оккупанта и пленника, опыт войны нашел отражение в «Алжирском дневнике» — сборнике 1947 г., в котором поэт сумел перекинуть мост между личной судьбой и судьбой миллионов своих современников. В «Человеческих инструментах» (1965) гражданские ноты «Алжирского дневника» зазвучали более отчетливо, придав многим строфам книги апокалипсический характер. На русском языке творчество Серени представлено в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная». НОВЫЙ ГОД Перевод Евг. Солоновича Светает над снегами. На обратном склоне горы неведомый поселок, журча, посылает мне весну от красных своих фонтанов, от ручейков, родившихся на солнце; там высыпали женщины на снег и распевают песню. ИТАЛЬЯНЕЦ В ГРЕЦИИ Перевод С. Шервинского Первый вечер в Афинах, долгие проводы составов по краю окраины в длительном сумраке, груженных страданием. Как соболезнующее письмо, оставил я лето на сгибе дороги. Теперь мое завтра — море, пустыня, где не будет ни лет, ни зим. Европа, ты видишь, Европа? Я кану, безвольный, в миф о себе, в быдло людское, твой беглый сын, не знавший другого врага, кроме грустной своей безнадежности, кроме нежности призрачной озер и листвы за шагами затерянными. Зноем одет и пылью, иду я к отчаянью, к могиле песчаной навеки. |
