ЗЕМЛЯ Перевод Ю. Денисова Унесите меня выше сумрачных свечек Земли! Унесите меня от кларнетов отравных Земли! Мир лишь там, в небесах, где не водятся змеи Земли. Вся Земля — словно грязный разинутый рот, где зевота, икота и смех — все в зловонье живет. Сонный кашель Земли после нудного дня душу мне истерзал. Унесите меня! Увлеките меня, чтоб земное я бросил жилье! О Земля, я цепляюсь за старое знамя твое. Пусть великого ветра пронзает меня острие! Я себя истерзал, сам с собой беспощадно воюя, И фургоны дилемм за собою повсюду везу я. Тим засну я, откуда я Землю увижу… Вам завидую, феникс, и гриф, и орел. Дайте мне ваш порыв, ваши вольные мощные крылья, чтоб, над громом взлетев, в небесах безграничных парил я! ЛЕОН-ПОЛЬ ФАРГ Леон-Поль Фарг(1876–1947). — Его творчество является как бы соединительным звеном между поздним символизмом и сюрреалистами, которые считали его своим предтечей. Стихи и лирическая проза Фарга отличаются музыкальностью (не случайно один из его сборников называется «Для музыки», 1918), причудливым сочетанием нежности и едкой иронии, наблюдательности и безудержной фантазии, вкусом к полутонам, ко всему неопределенному, трудно уловимому. Поэтическая проза Фарга собрана в книгах «Пространства» (1929) и «При свете лампы» (1930). ПОСЛЕСЛОВИЕ Перевод М. Кудинова С вершины дерева скользит, шурша средь веток, Рука, покрытая узором золотистым. Все листья и цветы друг друга понимают. В вечернем сумраке я видел медяницу. Диана [197]над прудом свою надела маску. Как ласковый призыв темнеющего неба, Атласный башмачок мелькает на лужайке. Ладьи ночные вдаль готовятся отплыть. Другие будут приходить к скамье железной, Чтоб видеть это все, когда меня не будет. Закат забудет тех, кто так его любил. Уже ничей призыв не озарит нам лица. Ничье рыдание в душе не отзовется. Погаснут наши окна, незнакомцы По серой улице пройдут неторопливо, И голоса, Другие голоса затянут песню, Глаза другие отуманятся слезами Под новой кровлей. Будет все Исчерпано, все будет прощено, И свежей станет боль, и новым лес, И, может быть, неведомым друзьям Бог счастье даст, обещанное нам. * * * «Вечер клонится изнеможенно…» Перевод В. Козового Вечер клонится изнеможенно, и деревья, у самой дороги снов — как тяжелые птицы, голова под крылом, — засыпают. Луна плачет в листве — как взгляд сквозь дрожащие пальцы… В ней она топит свои ледяные щедроты. Она следует, рядом с берегом, за бегущей струей. Она в ней колышется: будто огромный лебедь растерял свои перья на ровной глади, где кто-то баюкает небо… На крутом повороте — дозор тростников, куда луна вонзает свои занозы. Протяжное дуновение ветра, который время от времени гонит из гнезд воспоминания и имена… и оно чистит от чешуи воду и листья… Тогда полуночник и сторож этих горячечных стран — длинная серая ящерица, в которой укрылась древняя чья-то душа, — издает странный звук, голосом дальним, напоминающим инструмент и обряд дикарей, — ибо она различает движение неких существ, каких видеть нам не дано, — тех, что уходят за горизонт, где прошлое уснуло под пеплом. ОСКАР-ВЕНЦЕСЛАВ ДЕ ЛЮБИЧ-МИЛОШ Перевод А. Ларина Оскар-Венцеслав де Любич-Милош(1877–1939). — Родился в литовской аристократической семье, в юности переехал в Париж, где окончил Школу восточных языков. Известность обрел после выхода книги стихов «Семь одиночеств» (1906), пронизанной отзвуками древних легенд и навеянной впечатлениями от путешествий по Востоку, раздумьями над судьбами былых эпох и культур. В дальнейшем порывает со «светской» поэзией, обращается к мистическим мотивам («Элементы», 1911; «Ars Magna», 1924; «Арканы», 1926). Выступал как переводчик и популяризатор литовского народного творчества («Дайны», 1928; «Сказки и присказки старой Литвы», 1930). «Все мертвые пьяны от грязного дождя…» Все мертвые пьяны от грязного дождя На кладбище забытом в Лофотене, И таянья часы стучат в корнях растений, Внутри гробов прогнивших в Лофотене. Под шум вороньих крыл, шуршащих у могил, Весна поит водой тела в грязи и тлене; Под мерный смех ветров, который тих и мил, Уютно спится мертвым в Лофотене [198]. Я, быть может, навеки отдален От моря, от надгробий в Лофотене, Но мне не знать покоя — я влюблен В тот уголок земли, в его немые пени. Истлевшие тела, людей усопших тени На кладбище бездомных в Лофотене — Названье городка влечет и дразнит слух — Скажите мне, земля легка ли вам, как пух? — Ты лучше б рассказал веселый анекдот: Душа шампанского, смотри, исходит в пене. Чего-то легкого размякший разум ждет. И слушать не хочу о странном Лофотене. Ну ладно. Пусть камин огнем обводит тени, Пусть моросящий дождь вплетется в стук ветвей. — Вы, мертвые, и те, что в Лофотене, — Мертвы, но, видит бог, меня вы не мертвей. * * * «В юдоли детства, снова обретенной…» В юдоли детства, снова обретенной, В селении, где все сердца мертвы, Где ровный стук сердец как заведенный, Где шорох крыл шумит: они мертвы, Где рокот вод речет: они мертвы, Я — в зыби времени — больной и сонный. Плывут любви потоки огневые Из недр огромных глаз в печали сонной — В юдоли детства, снова обретенной… — А день роняет дождь над пустотой. Как мягок взор, угаснувший навеки. Как странно: ты смогла меня узнать — Мерцали серафические веки, Смеющиеся, голубые веки, И в бликах тьмы блуждали света реки; И ты, которой неоткуда знать Мое лицо страдальца и калеки, Ты, зыбкая, смогла меня узнать, Ты, воплощенье неги в человеке, — Огромные, как ночь, твои мерцали веки… — А день роняет дождь над пустотой. Я слышу хора мощный унисон — Откуда этих древних звуков груда? Печальница, ты совершаешь чудо: Наполнен ими доверху мой сон. В какой листве, шуршащей в унисон, В какой тиши услышу я, откуда Возьму я снова этих звуков чудо, Как светоч озаряющее сон? — А день роняет дождь над пустотой. вернуться Лофотен — небольшой архипелаг у побережья Норвегии. |
