ГУГО ГУППЕРТ Гуго Гупперт(род. в 1902 г.). — Поэт, переводчик и публицист. Член Коммунистической партии Австрии. Учился в Вене и Париже, в 20-х годах принимал активное участие в рабочем движении. Подвергался полицейским преследованиям. В 1928 г. уехал в СССР, где жил вплоть до 1956 г. В СССР в 1940 г. выпустил первый сборник стихотворений. С конца 20-х годов много и плодотворно работает над переводами произведений русской и советской поэзии — ему принадлежит перевод пятитомного Собрания сочинений В. Маяковского, переводы из Пушкина, а также «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели, за который в 1972 г. Гупперт удостоен Горьковской премии. На русский язык переводится с середины 30-х годов. БРИГАДА ДВАДЦАТЬ ПЕРВОГО ЯНВАРЯ (Кузбасская баллада) Перевод М. Ваксмахера Вечером в бараке бригадир сказал, Прижавшись к печке спиной: «Завтра — день памяти Ленина, Завтра у нас выходной». Ночь была черна, как базальт. Тверд мороз, как гранит. А в бараке — сало и чай, Лопаты и динамит. Люди бурили, долбили, скребли, Проклятый грунт был острей стекла. Тоскуя по снегу, стыла земля. Работа была, как грунт, тяжела. Завтра — памяти Ленина день. Передышка завтра, привал. «Эй, бригадир, расскажи-ка нам, Что ты в тот год повидал». «Нас, красноармейцев, из Петрограда Прислали в Москву, в почетный караул. Выходим ночью из вагона — видим: Мороз-то уже к сорока шагнул. Дома на улицах заиндевели, Словно изъедены ржавчиной седой… А еще страшней, чем мороз, чем ветер, Великая скорбь над Москвой… Мне не забыть детей постаревших, Взрослых, что плачут по-детски, навзрыд. Улицы стонут, стонут площади, Камень слезой застывшей облит. Гроб Ильича Москва обнимает, Кострами греет, как мать нежна. Как сегодня, вижу: идут и идут Народы и племена. Скорбное солнце в морозной дымке Кажется не солнцем — луной. Руки жжет горячей огня Винтовки металл ледяной. Поплыл над домами плач сирен. Паровозы — в клубах дыма и пара. Ударили пушки. Люди несли Ленина вокруг земного шара. Весь мир на Красную площадь пришел, С вождем прощался народ. Видите — у меня на партийном билете Двадцать четвертый год…» Люди смотрели на партийный билет Своего бригадира. И в полумраке До полуночи о Ленине шел разговор В рабочем бараке. А двадцать первого января, Утром, в морозный туман, Бригада лопаты взяла И пошла в котлован. Был этот день торжеством труда. Сорокаградусный злился мороз. Копали, взрывали, бурили, скребли. Котлован на глазах рос. «Цемент привезут — послезавтра фундамент Класть начинаем, — бригадир кричал, — Чтоб через год дала металл Домна имени Ильича!» МАЯКОВСКИЙ В БАГДАДИ Перевод В. Швыряева Горечь мечтает стать сладостью. Руставели На севере лес. На юге пустыня. А запад с востоком окружены От соли и нефти зеленой и синей Каймой черноморской тяжелой волны. Неба касаются сосен верхушки. На стареньких скрипках играют ветра. Лесник поселился на самой опушке, И этим довольна его детвора. Из ясеня стол. Колыбель из каштана. В передней сундук и восточный кувшин, В котором когда-то пенился рьяно Осенний подарок крестьянских годин. Волна мятежа обвалом грозила, Но слово, что в дар ему было дано, Мужало, росло, набирало силу, Как в темном подвале молодое вино. Лесную свежесть впитало слово, Напев пастуха, улетающий вдаль, Усмешку лукавую басен Крылова И сказок Андерсена печаль. Разин и Мюнцер ему подарили Упрямство, а старый разбойник Арсен Горечь тех вин, что веками бродили В душных кувшинах у каменных стен. Он в детстве скакал на фанерной лошадке И мог бы, как многие, преуспеть, Копируя росчерки прописей гладких, Но времени ветер учил его петь. Еще до прихода войны и коммуны Молчание рощ, и лесов, и болот Уже разбудило в ребенке трибуна Той бури, с которой пришел Пятый год. Дуб у Риона в волны глядится. В предутренней дымке пути не видать. Но школьная юность — что вольная птица: К синему небу так же стремится, Как сладостью горечь мечтает стать. РАПСОДИЯ: ХЛЕБ И РОЗЫ (Из поэмы) Перевод Ю. Хазанова * * * … Дрогнет ли рука, листая книгу вплоть до эшафотов сорок пятого, на той странице, где венки и флаги? Пройдет ли ток по мышцам и костям? Что чувствовали мы? Что делали? Что думали? Как мы сражались в те дни, когда народы ленинской страны погнали вспять жестокого врага? Когда они проложили нам путь домой — тебе и мне? Когда они, послушные своему героическому прошлому, выдержали испытание на разрыв, на стойкость?.. * * * Мартовское утро в морозной мгле (воздух еще бормочет и дрожит от грома пушек), колышется туманный рассвет над тающими водами; передовые части доверились наступающему дню и зыбким понтонным мостам. Я — сплошной силуэт, блудный сын без лица, но сердечная мышца бурно нагнетает кровь, но дыхание дымится; я в полушубке и валенках, с наганом в кобуре — на сорок третьем году жизни — через камыши и заросли ивняка бреду, укрываясь от самолетов, бреду, укрываясь от снайперов, бреду по расползшейся глине, взбираюсь на крутой склон: я вступаю на землю Австрии. И в обложке моего воинского удостоверения — как послание потомкам — портрет Ленина. |
