* * * «Ты не знаешь холмов…» Перевод Евг. Солоновича Ты не знаешь холмов, где кровь пролилась. Мы бежали, бросая имена и оружие. Мы бежали — и женщина смотрела нам вслед. Лишь один передумал и остановился, сжав кулак. Он увидел пустынное небо — и упал у стены. Там теперь его имя и кровавый лоскут. Не дождется нас женщина у подножья холмов. * * * «И тогда, малодушные…» Перевод Евг. Солоновича И тогда, малодушные, мы, что шепот вечерний любили, и дома, и тропинки над речкой, и сомнительный цвет абажуров в заведеньях особого толка, и подсахаренную боль, о которой молчали, — мы живую нарушили цепь, вырвав руки из рук, и умолкли, но сердце содрогнулось от крови. Больше не было нежности, и отчаянья не было на тропинке над речкой: пробудившись от рабства, мы узнали, что мы одиноки, и причислили к жизни себя. * * * «Нагрянет смерть с твоими глазами…» Перевод М. Алигер Нагрянет смерть с твоими глазами, смерть, что плетется за нами следом с утра до вечера, глаз не смыкая, глухая, как совести давний укор, как дурная привычка. С твоими глазами. Твои глаза — как напрасное слово, как возглас без звука, безмолвие. Такими ты видишь их каждое утро, над одиноким своим отраженьем склоняясь. О дорогая надежда, в тот день наконец-то узнаем и мы: ты — жизнь и ты — пустота. На каждого смерть по-другому посмотрит. Моя — на меня — твоими глазами, и что-то случится, как будто расстался с дурною привычкой, как будто увидел, как в зеркале мертвое всплыло лицо, как будто услышал я сжатые плотно уста. Безмолвие. Мы погружаемся немо в пучину. АЛЬФОНСО ГАТТО Перевод Евг. Солоновича Альфонсо Гатто(1909–1976). — Поэт, искусствовед, художник. В 1938–1939 гг. редактировал с Васко Пратолини «Кампо ди Марте», журнал флорентийских герметиков. В ранних стихах поэта, при всей их лексической изысканности, нередко слышатся фольклорные интонации. Эмоциональность живописной лирики Гатто, насыщенной емкими метафорами, подчеркивается исключительной напевностью поэтической речи, определяющей разнообразие стиха в границах традиционных ритмов. В 1936 г. поэт был арестован по политическим мотивам и отбыл шесть месяцев тюремного заключения. В годы немецкой оккупации антифашистские стихи Гатто распространялись в списках и в виде листовок, составив после войны сборник «Голова на снегу». Основные поэтические книги Гатто: «Остров», 1932; «Стихотворения», 1939; «Любовь к жизни», 1944; «Флегрейская остерия», 1962; «История жертв», 1966; «Любовные стихотворения», 1973. На русском языке поэзия Гатто представлена в сборниках «Итальянская лирика, XX век» и «Ярость благородная». ВЕЧЕР В ВЕРСИЛЬЕ Когда пустынным морем на закате подчеркнут мол, лишь на железном скате одной из крыш еще мерцает вяло последний отблеск дня. Мало-помалу и голос умолкает монотонный. Смеркается. Прохладой напоенный, лежит простор нетронутой пустыней вдаль уходящих пастбищ, кроны пиний непроницаемы, внизу, под ними уже темно. Безмолвье все ранимей. И ночь не за горами: лето, чары, танцующие на верандах пары и невесомый месяц, льнущий к Альпам. ВЕТЕР НАД ДЖУДЕККОЙ Ветра, ветра срывают мокрый парус и, погружаясь в холод, умирают. Кто, кто расправит их в разгаре пылких отплытий, когда звучанье моря громче, громче и реет на высоких реях утро? Вся — женщина, вся — сила, вся — любовь, и ало яблоко и желт кулич апрельской Пасхи… Ты была огнем, огнем и солнцем, и за той кирпичной стеною — поле, а за полем — небо. ЛЮБОВЬ К ЖИЗНИ Кариатиды вечерних деревьев возносят небо бульваров, римские экипажи по Аппиевой дороге к катакомбам везут луну. Все мы долго ходили под смертью. Но жизнь не кончалась вечерами, отражаясь во взглядах, обращенных к домам. За пределами неба неужели на свет родниковый, на голос колоколен, на голубые имена, — неужели сердце отзываться уже не будет? О, среди мокрых веток на фоне домов и неба небо бульваров, прозрачное небо ласточек! О человечный вечер, собравший усталых людей, добрых людей за нашей приятной беседой в мире без страха! Неужели так и пребудет сердце в спячке, не обретет слова? Не окликнет предметы, свет, живых? Кто мертвых, кто побежденных разбудит? СТРЕЛЯЛИ НОЧЬЮ Стреляли ночью, в тишине, я слышал, как мальчик опрокинулся на снег и на снегу остался, безымянный. И снова городу смотреть на мертвых до посинения. Когда светает и хлопья снега падают с фронтонов и черных проводов, его руины на женщину, подавленные, смотрят, что ищет непослушными губами незрячие глаза-ледышки сына и волосы, подхваченные первым прозрачно голубым ручьем весны. |
