Паника схлынула, снова уступив нагретое место странной циничной апатии. Голова кружилась, добраться до кушетки без опоры в виде поручня оказалось задачей не из простых. Колючие волны продолжали накатывать, заставляя тело непроизвольно вздрагивать, из-за беспорядочно трепыхающегося мотора звенело в ушах. Он практически врезался в металлический столик с бело-голубой простынкой. Ещё вчера на очередном осмотре здесь лежал раненый неведомой силой безопасник, зловеще хихикая от каждого слова, а сегодня…

Боль обострилась ещё сильнее, переползая выше. Теперь она пульсировала, словно отдаваясь в руку, прижатую к пластику армирующего пластыря, заставляя сердце судорожно сжаться и трепетать. Наруч ещё раз кольнул, жертвуя последнюю дозу обезболивающего, но эффекта Вик не почувствовал.

С трудом забравшись на кушетку, он с тоской глянул на рабочий столик в углу. Экран был выключен, а баночки и флакончики все так же стояли в холодильном шкафу. С другой стороны в стерильном шкафу под ультрафиолетом лежали капиллярные иглы, скальпель и старомодные шприцы.

Взгляд упал на наручный браслет — экран параметрика мигал тревожным сигналом, результат примитивного биохимического теста плавал, каждую секунду выдавая все менее адекватные значения.

‘Видимо, все-таки полетел чип. Возможно, треснула капсула, и полостная жидкость попала на микросхему. Чип замкнуло, и он либо разломился окончательно, либо чудит, выбрасывая "коктейль судного дня" — дикую смесь адреналина, нейростимуляторов, анестетиков… Тогда надо скорее подключить аппарат для фильтрации крови и поскорее вынуть эту…’

Его снова затрясло, более-менее прояснившееся сознание снова заволокло алым туманом. На этот раз пульсация боли не пропала, а наоборот, стала усиливаться и распространяться с удвоенной силой. Дрожь переросла в судороги, темень в глазах не пропадала, а зубы стучали, как на морозе.

Очередной приступ особенно остро кольнул сердце. Налившийся свинцом затылок потянул обессилевшие тело назад. Вик пошатнулся, чувствуя, как слабеет, немеющие пальцы безуспешно попытались ухватиться за медицинскую простынь, удерживая падающее с ложа тело. Грохоча, тщедушное тело биолога рухнуло на пол, с противным скрежетом подвинув кушетку. В глазах снова потемнело, все тело от накатывающей боли били мощные конвульсии. Он не мог вздохнуть, лёгкие словно перестали наполняться, а в ушах к пронзительному риску прибавился гулкий стук сердца.

‘…да что не так?’ — продолжало истерить сознание на задворках мозга. Паника давно вытеснила рациональную часть куда-то подальше.

Особенно сильный приступ будто выключил ненавистные яркие лампы, поглотив ядовитый белесый свет, а вместе с ними и боль.

‘Наверное, наконец-то подействовал анестетик’ — мысль пока боялась высунуться из своего угла, но уже не таяла в мелкой ряби отступающей агонии.

Но теперь Вику стало тесно, будто его связало что-то плотное и скользкое, как медицинская клеенка, а рот наполнился вязкой жидкостью.

‘Видимо в судорогах я умудрился уронить на себя простынь и запутаться в ней. И, возможно, прикусил язык… надо быстрее выпутываться!‘

Поразившись, что хоть какая-то часть сознания все еще сохраняет рассудок, он попытался пошевелиться. Тело неохотно, но поддавалось, руки и ноги все ещё немели и путались в чём-то. Кончающийся запас воздуха подгонял, борясь с липким комком в горле, и он начал работать конечностями усерднее. Тело на секунду снова пронзила боль, но потом окончательно отступила, оставив странное чувство отстраненности.

Наконец, он выбрался из плена, напоследок, кажется, порвав надоедливую простынь. Острый белый свет пробивался сквозь красноватый морок с пульсирующими сосудами. Ему понадобилось полсекунды, чтобы понять, что это не комната обросла венами, а это его собственные мешают видеть.

‘Наверное, поднявшееся от боли давление все еще гуляет в сетчатке… Как бы сосуды не лопнули от спазма…’

Он вздохнул, лёгкие обожгло, будто он попытался пробежать марафонскую дистанцию. Видимо, все-таки умудрился немного задохнутся. Кровь во рту все ещё мешала, пришлось её сплюнуть. Правда, прежде чем он подумал о том, что скажет медик насчёт запачканного пола, он понял, что кровь на полу уже была.

С задержкой, словно оглушенный, одновременно удивившись и испугавшись, он попытался подняться, но руки скользили, а ноги почему-то подбросили его вперед, чуть не опрокинув обратно. Греша на проклятые рефлексы, он попытался отползти из алой лужи с резким металлическим запахом на четвереньках, когда как через вату услышал тихий цокот коготков по покрытому термокраской полу.

‘Стоп.

Коготков?!…’

Сосудистая пелена по-прежнему мешала обзору, но недостаточно, чтобы понять, что что-то не так. Он медленно и осторожно повернул все еще тяжёлую голову. Взглядом проследив за хвостом кровавой лужи, он вскрикнул, попытался отскочить, поскальзываясь, но из горла вырвался только хриплый клекочущий звук.

Закончив с обработкой гибернационных капсул, Рада с облегчением вздохнула, утирая мнимый пот со лба. Вроде и капсул немного, и опрыскать раствором несложно, и даже бачок сам едет следом. Но пролить каждую люльку изнутри, включая крышки, обработать каждую щель между гелевыми подушками, каждую пластинку изолирующих прокладок по периметру, каждую подающую трубку… Ужас.

Оглядевшись, она обнаружила, что осталась в помещении одна. Даже шкаф с компонентами дренажной смеси уже был закрыт — синтетик давно покинул свой пост вместе с последним на сегодня пациентом. А она и не заметила из-за играющей в ушах надоедливой мелодии из какой-то рекламы. Как говорится, можно выключить рекламу, но нельзя выключить ее примитивный бесячий мотивчик.

Оттащив в специальный паз опрыскиватель, девушка задумалась. Что-то она забыла, что-то наверняка важное. В размышлениях, она потеребила синтетическую ниточку браслетика.

— Точно! Браслетик! — она вспомнила, что сняла свой параметрик, цеплявшийся за дико неудобную ручку насадки стерилизатора. Свои бусинки она могла сдвинуть выше по предплечью, где он держался под рукавом и не сползал к кисти. Наруч параметрика же должен был большую часть времени плотно прилегать к коже.

Порыскав по залу в поисках места, где оставила экранчик на ремешке, медик заглянула чуть ли не под каждую капсулу. Но в результате ее внимание привлек мигающий красный огонечек на двери шкафчика с медикаментами.

Подойдя поближе, она обнаружила свою пропажу, заботливо повешенную на крохотную ручку так, чтобы ее можно было увидеть сразу от входа. Прилаживая приборчик на законное место, девушка силилась вспомнить, что означает мерцающий диод. Знак, что подзаряжающийся от тепла тела аккумулятор пуст? Протест против одиночества? Обида, что его бросили? Напоминалка о принятии какого-то лекарства? Но она не принимает лекарства, а для гибернационных препаратов ее очередь настанет завтра. Задумчиво постучав по экранчику в поисках причины, она случайно вызвала большую красную табличку вызова медицинского персонала.

— Ой! Дядя потерял, наверное…

Перемахнув через высокий порожек шлюза на выходе из гибернационной, Рада поспешила в медблок, чтобы лишний раз не раздражать угрюмого родственника. Скорее всего, врач устал ждать свою тормознутую племянницу, и решил позвать таким необычным образом. Наверняка, еще и пожурит за снятый параметрик — что-то ей подсказывало, что лампочка горит уже не первую минуту.

Легко преодолев длиннющий тоннель, девушка остановилась перед приоткрытой дверью входа в медблок, пытаясь привести в порядок растрепавшуюся при беге яркую шевелюру. Тряхнув головой, девушка зависла — до ее вздернутого носика донесся странный густой запах. Мало ли, вдруг кто-то разбил одну из склянок с препаратами или разлил синтетическую плазму. Может, поэтому дядя сам и не пришел, ругается на виновника.

Заподозрив неладное, Рада осторожно заглянула за первую дверь, ведущую в короткий темный коридорчик, соединяющий операционную, смотровую и бокс. Двери в операционную и бокс были закрыты и, судя по красному огоньку на панельках, заперты. А вот смотровая была открыта настежь — из проема лился резко очерчивающий бледный свет. За ним виднелся край отъехавшей со своего места кушетки без одноразового покрытия.