В Васлуй
[12]брел тихо странник извилистой тропой,
И мучился-терзался он думою такой:
«Длинна моя дорога по родине желанной,
Летел бы я до дому, да наградили раной!»
Мрачнее черной тучи и смерти он бледней,
Рубаха в клочьях — тело виднеется под ней.
Хромая, по дороге шагал бедняк уныло,
Но слава лик усталый сияньем озарила,
И взор его — орлиный, глубокий и живой —
Хранил мерцанье славы, легенды боевой.
Он шел в постолах рваных, в косматой шапке драной,
Но лоб его лучился, как лаврами венчанный,
И на наряде нищем сверкали в ряд четой
«Георгий» русский рядом с румынскою звездой.
Румын шел одиноко, пылали солнцем дали,
Вдруг загремели трубы, мундиры засверкали:
То страннику навстречу, как на лихой парад,
Сверкая синей сталью, шел воинский отряд.
Три русских батальона идут с отвагой гневной,
Спеша сразиться храбро с врагом, с проклятой Плевной.
Их вел полковник бравый, их взглядом ободрял,
И пегий конь горячий под ним вовсю плясал.
Как сердце офицера горело и стучало,
Мечтой он чуял битвы грядущее начало.
И вдруг полковник видит: укрыт густой листвой,
Румын стоит под дубом — усталый, чуть живой.
Как поражен полковник, как он застыл в восторге:
Над сердцем ветерана сверкнул «Святой Георгий»!
Дав знак остановиться, сошел с коня: «Ну что ж,
Ответь мне, незнакомец, откуда ты идешь?»
«Иду из Плевны прямо». — «Ну, как там?» — «Да не худо!»
«А награжден за что ты? Награды-то откуда?»
«Наш государь и царь ваш за дело дали их!»
«За что же?» — «Сам не знаю… в один короткий миг
Флаг захватил я вражий, с турецкого редута,
И в ров свалился, ранен, — был вал насыпан круто!»
«Есть званье?» — «Доробанца
[13]…» Полковник руку жмет
Сержанту — и команду гвардейцам отдает:
Три бравых батальона застыли, салютуя
Румыну. Вновь тот ногу поволочил больную.
