— Конечно, матушка, целую руку, — ответил мальчик.

— Тогда следуй за мной.

Мальчик последовал за монахиней. Она привела его в типографию и устроила там учеником. Затем она дала ему мелочи на бублики, благословила и ушла.

И началась для бедного мальчика тяжелая полоса подневольной жизни: изо дня в день тяжелая работа ради куска черствого хлеба, необеспеченное существование и изнурительный труд с утра до позднего вечера не только в будни, но и по праздникам, и даже по воскресеньям; обиды и подзатыльники за легкие провинности, никем не оплачиваемое прилежание, зубная боль от типографского свинца и многое-многое другое… Было за что благодарить монахиню…

Однако он все это вытерпел и продолжал работать.

Так он и рос, бедный мальчик, забитым и несчастным, а когда вырос, то стал наборщиком. Но судьба его от этого не улучшилась. Долго он терпел и трудился, пока однажды вечером, идучи домой, усталый и разбитый, по той самой дороге, на которой повстречалась ему в детстве монахиня, он не вспомнил о ней с обидой и тоской. И вдруг откуда ни возьмись она снова предстала перед ним, такая же ласковая и грустная, как в те далекие времена, и такая же молодая и красивая, словно ее совсем не коснулись прошедшие годы…

— Ты думал обо мне? — спросила монахиня.

— Да, матушка, думал, — ответил наборщик. — Мне стало совсем невмоготу работать и не иметь куска хлеба, и я подумал, что вы, наверное, пользуетесь влиянием в нашем мире…

Но монахиня грустно улыбнулась и ласково прервала его:

— В этом мире? Увы… я здесь не пользуюсь больше никаким влиянием…

— Но все же я хотел бы вас попросить улучшить мою судьбу, — сказал наборщик.

— Попробуем… я попрошу за тебя моего сына.

— А кто ваш сын? У него есть какая-нибудь власть?

— Я думаю, что есть. А что бы ты хотел?

— Разве я знаю? Хорошо бы не работать так много и за такую ничтожную плату.

— Ладно, — сказала монахиня, — я попрошу моего сына…

И, подняв кроткие глаза к небу, она произнесла такую молитву:

— Сын мой, сын мой… внемли моей просьбе и помоги этому несчастному человеку. Избавь его от подневольного труда и награди его так, чтобы за каждое набранное им клеветническое измышление ему воздавалось по три гроша, за каждую ложь — по два, а за каждые две глупости — по одному.

— Ох, матушка, всего по грошу? — вскричал наборщик. — Не видать мне достатка до конца моих дней!..

— Молчи, — отвечала монахиня. — И не теряй веры… Сын мой ведь говорит: веруй — и спасен будешь… Спокойной ночи…

И она удалилась.

Наборщик же отправился к себе домой. Но, войдя в дом, он увидел такую картину: его жена… — стремясь сократить рассказ, я забыл вам сказать, что наборщик женился, — стало быть, его жена зажгла целую сотню свечей и пляшет между ними одна в комнате.

— Что случилось? — спросил наборщик. — Ты что, сошла с ума? Почему ты танцуешь одна, да еще без музыки?

А жена и слушать не хочет, продолжает скакать как одержимая. Схватила его за руку и давай кружить по комнате, пока они оба не свалились в изнеможении на стул.

Бедный наборщик перекрестился.

«Видимо, спятила моя жена от бедности и отчаяния», — подумал он.

Отдохнув и отдышавшись, жена наборщика встала, намереваясь снова пуститься с ним в пляс. Муж от страха бросился было бежать. Она за ним!.. Догнала его жена и рассказала причину своей веселости. Явилась ей во сне богоматерь, которая сказала: «Иди поскорей и поскреби ножом под печкой в сенях. Ты найдешь там горшок; и все, что в горшке, будет ваше».

— Вот, посмотри! — С этими словами жена наборщика приподняла одеяло на постели, и ошеломленный муж увидел целую гору монет и ассигнаций: были тут и пятаки, и двадцатки, и золотые, и даже банкноты по сто и даже по тысяче лей… Все это она нашла в горшке и высыпала на кровать.

Так-то разбогател наш наборщик и принялся горячо благодарить матушку-монахиню за оказанную ему милость.

Только значительно позднее он понял, в чем дело и что он разбогател потому, что уже столько лет работает наборщиком в большой ежедневной газете.

Шутка сказать — три гроша за клевету, два — за ложь, а за глупости… по грошу за пару!

1892

Мировой судья. Значит, вы — Лянка, вдова, содержательница винной лавки.

Лянка. На Чертовом подворье…

Судья. Знаю. Не мешайте вести допрос.

Лянка. Я патент имею, господин судья.

Ответчик. Ишь ты!

Судья. Тише!

Лянка. Вы уж меня не забижайте, господин судья.

Судья. Не мешайте задавать вам вопросы!

Лянка. Молчу.

Судья. Следовательно, вы — Лянка, вдова, содержательница винной лавки. Что вы заявляете против обвиняемого Янку Зуграву?

Лянка (постепенно распаляясь).Я, дай вам бог здоровья, господин судья, целую ручку, женщина бедная. Видит бог, как я бьюсь из-за куска хлеба… Потому-то и задумала я после святого Георгия забросить эту лавку, потому нету у меня никакой возможности из-за этих налогов содержать ее, — и на кусок хлеба не остается, а тут еще и за патент плати.

Ответчик. За патент господин Митикэ платит.

Лянка. Господин Митикэ? Да провались на месте тот, кто возводит эту напраслину!

Судья. Тише! Никто не имеет права говорить, пока я не спрошу.

Лянка. А почему он говорит, что это господин Митикэ? Я, господин судья, целую ручку, присягу могу принести, что не знаю за собой никакого греха.

Судья. Не об этом речь! Расскажите, как было дело и что вы требуете от ответчика?

Лянка. Я, господин судья, требую, прошу прощенья, своей чести, потому что он облаял меня и бутыль с тремя литрами наливки самого первого сорта, которую еще осенью привезла на извозчике от господина Маринеску — бригадира с базара, когда еще господин Томицэ сказал, чтобы взять в пролетку…

Судья. Кого взять в пролетку?

Лянка. Бутыль… Потому сказал…

Судья. Кто сказал?

Лянка. Господин Томицэ… что, дескать, разобьется.

Судья. Кто разобьется?

Лянка. Бутыль, господин судья.

Судья. Истица, чего вы городите? Отвечайте наконец на мои вопросы! Что вы требуете от ответчика?

Лянка (громко и торопливо). Прошу прощенья, моей чести, господин судья, которую он обругал непотребными словами и разбил бутыль, а платить за нее не хочет… (Жалобно.)Я женщина бедная, ведь это грех так со мной поступать! Пришел, за душой ни гроша, напился вдребезги, а потом, когда я хотела позвать полицейского, говорит, что меня сажей вымажет, а сам улизнуть хочет, и тут-то — трах об стойку, прямо вдребезги.

Судья. Что вдребезги?

Лянка. Бутыль с наливкой, а потом удрать хотел.

Судья. Кто?

Лянка. Да вот он.

Судья. Чего же вы от него требуете?

Лянка. Моей чести и три литра наливки первого сорта…

Судья. Хорошо. Садитесь и молчите.

Лянка. Ведь как было? Он пришел…

Судья. Молчать!

Лянка. Молчу, только…

Судья. Замолчите сейчас же!

Лянка. Уже замолчала.

Судья. Янку Зуграву! Что вы можете возразить против претензий истицы?

Ответчик (он пьян и говорит медленно). Я, господин судья? Это она мне говорит, прошу прощенья: «Опять ты явился, свинья?» Чтобы деликатность в обращении с клиентом, так этого у нее никогда не бывало. Вот я и говорю, уж коли господин Митикэ…

Судья. Кто такой этот господин Митикэ?

Лянка. Господин судья, целую ручку, вы посмотрите, ведь он и сейчас на ногах еле держится.

Судья. Молчите, я вас не спрашиваю. (К ответчику.)Кто такой господин Митикэ?

Ответчик. Господин Митикэ? Не знаете господина Митикэ? (Иронически улыбается.)Сам черт ему не брат, этому господину Митикэ!