Заглянув в казан с мясом и капустой, Чу Ваньнин занервничал, заметив в еде значительную примесь красного перца. Однако пожилая женщина, как назло, начала с еще большим энтузиазмом расхваливать именно это блюдо и щедро налила в его чашу половник горячего соуса с большими кусками вкусно пахнущего пряного мяса.

— …

Для жителей провинции Сычуань подобная острая пища, конечно же, была убийственно хороша, но Чу Ваньнин не без оснований опасался, что, съев содержимое этой чаши, он запросто может расстаться с жизнью.

Но оказавшись лицом к лицу с пышущей энтузиазмом крестьянкой, он застыл в нерешительности. Вдруг перед ним появилась рука с чашей, в которой рис был полит овощным супом с тофу. Хотя эта пища была слишком постной и скудной, Чу Ваньнину она сразу пришлась по вкусу.

— Обменяйтесь со мной! — предложил Мо Жань.

— Все нормально, ешь сам, — Чу Ваньнин поспешил отказаться от этого щедрого предложения.

Наблюдавшая за ними женщина сначала была немного ошеломлена, но потом, когда до нее, наконец, дошло, в чем дело, хлопнув себя по голове, запричитала:

— Ай-яй-яй, неужели бессмертный господин не может есть острую пищу?!

Чу Ваньнин заметил, что женщине стало неловко, и поспешил успокоить ее:

— Нет, я могу попробовать немного, — с этими словами он взял немного риса, щедро политого острым бульоном, и положил в рот...

Какое-то время Чу Ваньнин молчал, а затем на глазах у деревенских жителей его невозмутимое лицо начало стремительно краснеть, потом задрожали губы, и, в конце концов...

— Кхэ-кхэ-кхэ-кхэ!

Его накрыл жесточайший приступ кашля.

Кто сказал, что в этом мире есть только три невыносимые вещи: любовь, нищета и чихание?!

Очевидно же, что в этом списке должен был быть еще и перец чили!

В конечном итоге, Чу Ваньнин сильно переоценил себя и слишком недооценил чаоцяньский острый перец[136.11]. Задыхаясь от кашля, он побагровел до корней волос и лишился голоса. Окружавшие его деревенские жители были потрясены до глубины души. Маленький ребенок, спрятавшись за спинами взрослых, захихикал и тут же получил подзатыльник.

Мо Жань поспешно отложил чашу и палочки, чтобы налить ему чашку постного супа. Чу Ваньнин выпил суп и сразу же почувствовал себя лучше, однако палящее ощущение на кончике языка продолжало изводить его. Он поднял полыхающее лицо, и, взглянув на Мо Жаня покрасневшими в уголках и сильно слезящимися глазами, хрипло простонал:

— Еще!

Еще!..

Конечно, Чу Ваньнин просил у него еще одну чашку супа, но Мо Жань уже попал в плен раскрасневшегося лица и этих затуманенных глаз, напоминающих о первых цветах яблони в каплях росы. Все его тело тут же вспыхнуло лихорадочным жаром, на смену которому, против его воли, пришло неудержимое страстное желание.

На мгновение Мо Жаню показалось, что он снова видит того человека из прошлой жизни, который покорно лежал под ним и под воздействием щедро влитых в него любовных зелий плавился от вожделения. Дрожащее тело, рваное дыхание, расфокусированный взгляд широко распахнутых влажных глаз, с обескровленных влажных губ срываются хриплые стоны и слова:

— Прошу… еще…

Автору есть, что сказать:

маленький спектакль

«Перечислите вещи, которые большинство людей на дух не переносят».

Чу Ваньнин: — Острая[136.12] пища.

Мо Жань: — Смотреть, как Чу Ваньнин ест острую пищу.

Ши Мэй: — Люди, играющие мышцами по поводу и без.

МэнМэн: — Принуждение к мужеложеству[136.13].

Мэй Хансюэ: — Закрытие публичного дома.

Е Ванси: — Жениться на Сун Цютун.

Наньгун Сы: — Смерть выращенной тобой собаки.

Мясной пирожок: — Работать сверхурочно.

[Визуал к главе 136]

Кончики пальцев Мо Жаня слегка дрожали, сердцебиение участилось.

Самое печальное в природе мужчин то, что их сексуальное влечение не контролируется разумом. Даже если Мо Жань категорически отрицал свое желание, определенная часть его тела уже отвердела и возмутительно увеличилась в размерах.

Шепотом обругав себя последними словами, он поспешил скорректировать позу, в которой сидел, чтобы скрыть позорную реакцию своего тела, а потом наклонился, чтобы передать Чу Ваньнину еще одну чашу горячего супа.

Когда он вручил ему чашу, его палец слегка коснулся Чу Ваньнина. Мо Жань был поражен, почувствовав онемение, как будто в этот момент молния пронзила его позвоночник. Рука дрогнула, и часть супа пролилась на землю.

Между бровями Чу Ваньнина пролегла морщинка раздражения, но сейчас ему было не до размышлений, поэтому он просто взял суп и выпил его, чтобы облегчить мучительное ощущение горения на губах и в горле. Притихший Мо Жань сидел рядом и неотрывно смотрел на его влажные от супа губы, которые из-за жгучего перца стали похожи на спрятавшиеся среди листвы спелые плоды или экзотические яркие цветы на голых ветках.

Целовать эти мягкие, теплые и влажные…

— Хлоп!

Мо Жань со всей мочи влепил себе оплеуху.

Воцарилась мертвая тишина[1], толпа деревенских жителей ошеломленно уставилась на него.

Мо Жань тут же опомнился, смущенно прочистил горло и внезапно севшим голосом пояснил:

— Просто комар сел на лицо.

— Ай-яй-яй! — звонкий голос Лан Лан взвился над толпой. — Осенние комары просто звери, так и норовят напиться кровушки, чтобы перезимовать. Господин бессмертный, может вам целебную мазь на травах принести?

— А? – Мо Жань немного опешил, а потом повернул голову в поисках источника звука. Оказалось, что с ним заговорила очень хорошенькая девушка, уже достигшая совершеннолетия. Она была одета в простое платье, на которое был накинут плотный хлопковый халат цвета морской волны. Угольно-черные блестящие волосы были заплетены в толстую косу, словно нарисованные тушью глаза и брови оттеняли нежную белизну кожи. Взгляд был смелым, даже дерзким, но стоило ему упасть на Мо Жаня, и в нем вспыхнул неподдельный и недвусмысленный плотский интерес.

Задумавшись о том, что вроде именно эта девушка пела ту песню, Мо Жань далеко не сразу отреагировал на ее предложение.

Пока он замешкался, сидевшая рядом с девушкой женщина поспешила вмешаться. Она родила семерых детей и многое повидала в жизни, поэтому сразу поняла мысли красавицы, и, исключительно из добрых побуждений, сказала:

— Бессмертный господин не останется в нашей деревне надолго. Как только закончится страда, он сразу уедет. Зачем ему сейчас твоя мазь? Лин-эр[2], если хочешь, можешь отправить горшочек мази на Пик Сышэн.

Девушка, которую ласково назвали Лин-эр, тут же просияла:

— Конечно, так и сделаю. Сегодня же вечером принесу горшочек мази бессмертному господину.

— ... — Мо Жань даже не успел ничего сказать, как эти две инициативные женщины приняли решение за него и даже его согласия не спросили. От подобной бесцеремонности он просто потерял дар речи, а повернувшись за поддержкой к Чу Ваньнину, увидел, что тот достал носовой платок и с выражением отвращения на лице очень медленно вытирает с рук жирные разводы от пролитого супа.

Мо Жань не знал, как правильно общаться с женщинами, поэтому решил переключиться на Чу Ваньнина:

— Я тоже облил руки супом. Как закончите, одолжите мне платок?

Чу Ваньнин тут же передал ему свой носовой платок со знакомыми вышитыми цветами яблони.

Увидев вышивку, Мо Жань сразу вспомнил, что в Персиковом Источнике у него был этот же платок. Если подумать, Чу Ваньнин выглядел холодным и бесчувственным, но на самом деле был весьма постоянным в своих предпочтениях[3] человеком. Мо Жань еще в прошлой жизни заметил, что стиль одежды и обстановка в доме этого человека даже десять лет спустя практически не изменились, но почему-то очень удивился, увидев, что подобный консерватизм касается даже платка.