— Учитель…

Чу Ваньнин горько рассмеялся:

— Боюсь, я слишком строг с ним. Впрочем, если он и дальше будет делать, что хочет, его вздорный характер не изменится… Ладно, забудь. Лучше помоги мне найти чашу с толстыми стенками. А то на улице очень холодно, пока будешь нести, все остынет.

Росток пробил землю.

Мо Жань почти наяву слышал звук, с которым он расколол камень, а потом внутри его сознания что-то с громким треском сломалось. Воспоминание, подобное острому когтю, вскрыло скорлупу и с громким демоническим визгом вырвалось наружу, накрыв Мо Жаня с головой!

В одно мгновение в глазах потемнело.

Пельмешки.

Ши Мэй.

Учитель.

…

Конечно, это был тот самый первый раз, когда он узнал вкус пельмешек, приготовленных Ши Мэем. В тот день он допустил ошибку и сорвал цветущую ветвь с редкого дерева, выращенного супругой хозяина Пика, и за это Чу Ваньнин его сурово наказал. Используя Тяньвэнь, он до крови рассек кожу на его спине и обратил его сердце в остывший пепел.

Мо Жань лежал на кровати, отказываясь вставать, и все его мысли были лишь о том, что он сорвал эти цветы только, чтобы подарить их Учителю, а за это его безжалостно отхлестали плетью. Тогда он думал, что ослеп, когда впервые увидел Чу Ваньнина, и только такая глупая свинья, как Сюэ, могла поверить, что в сердце этого человека живет нежность, и он захочет позаботиться о нем.

В тот же день Ши Мэй пришел к нему с миской дымящихся горячих пельмешек в бульоне, щедро сдобренном перцем чили. Он легкой походкой вошел в его комнату и заговорил с ним своим мягким, бархатным голосом. Тогда этот теплый голос, горячее сердце и обжигающий бульон с пельмешками отогрели его, и он почувствовал симпатию к Ши Мэю и разочаровался в Учителе.

Но кто знал...

Откуда ему было знать?!

У каждой души, что возвращалась в мир смертных, были свои причины. Некоторые из них как Ло Сяньсянь хотели увидеть, что случилось с близкими после их смерти. Другие, как тот паренек у моста, хотели просто прогуляться по знакомым местам.

Телесная Душа Чу Ваньнина почти утратила зрение и слух, даже не всегда понимала, где он находится, однако она вернулась, потому что внутри этого человека даже после смерти жила вина за допущенные ошибки.

Он хотел все исправить.

Поэтому на этот раз Чу Ваньнин должен был принять решение, отличное от того, что он принял при жизни.

Учитель вытащил сваренные пельмени-ушки и сложил их в чашу, добавил нарезанный зеленый лук, залил молочно-белым бульоном и добавил красное масло чили.

Он уже протянул чашу «Ши Мэю», как вдруг остановился на полпути.

— Все-таки на этот раз я был с ним слишком жесток, – пробормотал Чу Ваньнин.

На какое-то время он замолчал.

— Не надо. Не ходи. Я сам пойду к нему и извинюсь.

Мо Жань застыл в оцепенении, его лицо стало таким же бледным, как душа перед ним.

Раньше он считал, что Учитель такой же холодный и бесчувственный, что сердце его давно замерзло и покрылось коркой льда. Он никогда и подумать не мог, что на самом деле Учитель так заботится о его благе...

То единственное сожаление, что он не может отпустить в этом мире, связано с ним...

…он вернулся, чтобы извиниться.

Лед растаял, вода стала бескрайним океаном.

Мо Жань медленно поднял руку и уткнулся лицом в ладонь.

Его плечи тряслись.

Бездушный как железо? Холодный как железо?

Нет, все не так…

Горло сдавило от рыданий, и Мо Жань упал на колени. Он стоял на коленях перед призраком, который даже не мог его видеть. Мо Жань поставил духовный фонарь у ног Учителя и снова попытался заговорить, но из груди вырвался только хрип. Он мог лишь плакать кровавыми слезами и, в конце концов, сорвался и завыл в голос.

На коленях перед Чу Ваньнином.

Нет, все не так…

На пыльном полу он согнулся в три погибели и ухватился за окровавленный край одежды Чу Ваньнина.

Если сердце Чу Ваньнина из холодного железа, то его — из бездушного черного камня. Все его прошлое — череда недоразумений. Он так сильно ошибался… только…

— Учитель… Учитель, — он весь съежился, сжался в клубок от раздирающей его изнутри боли. — Я так виноват. Умоляю тебя… пойдем со мной… Я умоляю тебя… пойдем домой. Я так ошибался, я такой ужасный человек. Я не виню тебя, я не ненавижу тебя! Это я оступился, я виноват! Если хочешь, можешь бить и бранить меня сколько хочешь. Я никогда не отвечу ударом на удар. Учитель, вернись, и я сделаю все, что скажешь… Я буду почитать тебя, любить тебя, дорожить тобой…

Однако подол одежды Чу Ваньнина в его пальцах был призрачным и зыбким. Казалось, еще мгновение, и он растает в его руке.

В эту минуту Мо Жань был готов сам разорвать грудь и отдать свое сердце, лишь бы услышать, как оно снова бьется в теле Чу Ваньнина. Он хотел бы отдать ему всю свою кровь, лишь бы вновь увидеть краски на этом бледном лице.

Сейчас Мо Жань страстно желал сделать хоть что-то, чтобы исправить свои ошибки.

— Учитель, — он больше не сдерживал рыдания. – Давай начнем все сначала, ладно?..

Перед Пагодой Тунтянь, под той цветущей яблоней...

Уважаемый Наставник, который всем своим обликом напоминал ласкового белоснежного кота, поднял голову и лениво приоткрыл глаза феникса. На верхних ветках несколько цикад запели свою песню. Перед ним стоял юноша и улыбался.

— Господин бессмертный! Господин бессмертный, я так долго наблюдаю за вами. Почему вы меня не замечаете?

В мгновение ока пролетели двадцать лет, две жизни.

Все ушло.

Он действительно наглец и бесстыдник, волчонок с волчьим сердцем[104.3], раз все еще смеет просить…

Учитель, давай начнем все сначала.

Давай, а?

Прошу, Учитель, позаботься обо мне, ладно?..

[Визуал к 104 главе]

Похожий на цветок фонарь ярко сиял в ночи, освещая две мужские фигуры.

Сейчас они уже покинули Зал Мэнпо, и Чу Ваньнин направился к дому, в котором жил Мо Жань. Из-за своей слепоты он не мог ясно видеть дорогу, поэтому Мо Жань взял его за руку и повел за собой.

Утратив две части души из трех, Чу Ваньнин покорно следовал за своим проводником, слабо сознавая, какой сейчас день, где он находится, и что за человек переплел его пальцы со своими. Когда они вошли в комнату, Мо Жань вытер слезы и закрыл дверь за ними.

Чу Ваньнин поставил миску с пельмешками на стол и на ощупь подошел к изголовью кровати.

— Мо Жань еще спит? — шепотом спросил он.

— …

Не получив никакого ответа, Учитель, видимо, пришел к выводу, что Мо Жань на самом деле крепко уснул, и тихо вздохнул. Похоже, он был разочарован.

В этот момент Мо Жаню стало невыносимо больно за него. Испугавшись, что Чу Ваньнин решит уйти, он присел на край кровати и сказал:

— Учитель, я проснулся.

Услышав, что его зовут, Чу Ваньнин чуть сдвинул брови, однако не смог произнести ничего кроме смущенного «гм» и так и остался стоять, не решаясь заговорить.

Мо Жань уже понял, насколько застенчив Учитель. Если он решит, что «Ши Мэй» все еще стоит рядом, то вряд ли решится сказать все, что хотел, и предпочтет просто уйти. Поэтому Мо Жань взял со стола заколку для волос и кинул, имитируя звук захлопнувшейся двери. После этого спросил:

— Учитель, зачем вы пришли? Кто привел вас сюда?

Конечно, в отличие от живого Чу Ваньнина, его неполную душу оказалось довольно просто обмануть. Он ошеломленно замер, а затем неуверенно сказал:

— Меня привел Ши Минцзин. Он ушел?

— Ушел.

— Что ж… — помолчав немного, Чу Ваньнин все же сказал:

— Раны на твоей спине…

— Я не сержусь на вас за эти раны, Учитель, — тихо ответил Мо Жань, — я без спроса сорвал цветы с этого редкого дерева. Учитель должен был меня наказать.

Не ожидавший такого ответа Чу Ваньнин совсем растерялся и замер. Неуверенно затрепетали длинные ресницы, когда, вздохнув, он все же спросил: