— Поэтому, если в чьих-то руках есть нож, он может колоть и резать сколько душе угодно, так, что ли? — Мо Жань опять почувствовал невыносимую тяжесть на душе и не стал озвучивать свою мысль целиком.

В этом мире не счесть людей, которые под знаменем «отстаивания справедливости» совершают ужасные поступки и вымещают свою неудовлетворенность жизнью, внутреннюю жестокость и безумие, давая им выход в подобных местах.

За чаем они поболтали еще немного, после чего Сюэ Мэн заметил, что солнце уже село, и ушел.

Подойдя к окну, Мо Жань достал из потайного кармана в рукаве черный камень. Бросив на него один короткий взгляд, он влил духовную силу в два пальца и, зажав между ними шашку Чжэньлун, в один миг раздробил ее в пыль.

Поднялся ветер, затрепетали листья, и человек перед окном задрожал вместе с ними. Он медленно поднял руку, закрыл лицо и обессиленно привалился к деревянной решетке. Он еще какое-то время стоял так, прежде чем резко развернуться и скрыться в глубине комнаты, полностью погрузившись в ее непроницаемый мрак.

После он еще долго сидел в непроглядной темноте, размышляя обо всем. В конце концов, все эти мысли окончательно сломили его, разорвав в клочья и разрушив до основания всю его уверенность в себе. Теперь Мо Жань и правда не знал, как ему поступить. Он чувствовал, что о некоторых событиях ему все же следовало бы рассказать, но вполне возможно, что в итоге от этого все еще больше запутается и окончательно выйдет из-под контроля.

И что же ему теперь делать?

Он не знал…

Чем больше Мо Жань думал, тем больше не хотел делать что-либо, и от этого лишь сильнее запутывался, боялся и мучился.

Он не мог выкинуть из головы мысли о том тайном злодее, что все время стоял за его спиной.

Думал о Цитадели Тяньинь, почитаемой в мире совершенствования, как божество, в которое можно лишь слепо верить.

Думал о той допрашиваемой женщине с изуродованными ногами.

Словно загнанный зверь он метался по комнате, со стороны напоминая вышагивающего по комнате безумца, на лице которого, словно в театре теней, снова и снова сменяли и поглощали друг друга Наступающий на бессмертных Император и образцовый наставник Мо.

В конце концов, он не выдержал и, толкнув дверь, вышел наружу.

Стояла глубокая ночь.

Чу Ваньнин уже приготовился лечь спать, когда услышал, что кто-то стучится в его комнату. Открыв дверь, он замер в изумлении, увидев стоящего перед ним Мо Жаня.

— Зачем ты пришел?

Мо Жань чувствовал, что балансирует на грани безумия. В любой момент, в любом месте, по его вине могла произойти катастрофа, и это сводило его с ума. Набравшись храбрости, он пришел сюда, намереваясь признаться во всем сразу, но стоило ему увидеть лицо Чу Ваньнина, как все его мужество вмиг испарилось, превратившись в пыль и пепел эгоизма и малодушия.

— Учитель… — после затянувшейся паузы промямлил Мо Жань. — Я не мог уснуть. Можно мне войти и посидеть с тобой?

Чу Ваньнин посторонился, и Мо Жань тут же вошел внутрь, захлопнув за собой дверь. Его волнение было таким сильным, что, хотя он не проронил ни слова, Чу Ваньнин не мог не почувствовать разъедающую его изнутри тревогу.

— Что-то случилось? — спросил он.

Мо Жань не ответил. Он очень долго смотрел на Чу Ваньнина, прежде чем вдруг подошел к единственному окну и плотно закрыл ставни.

— Я... — хрипло и сбивчиво начал Мо Жань. В какой-то миг его голос сорвался, а сердце вдруг захлестнула волна воодушевления, и в этом безумном порыве он выпалил, — я хочу тебе кое-что рассказать.

— Это о Сюй Шуанлине?

Мо Жань отрицательно покачал головой, немного поколебавшись, кивнул, а потом опять покачал.

Отразившийся в его глазах свет свечи напоминал извивающийся ярко-красный язык гадюки, сладострастно облизывающий плошку с воском. Странные тусклые отблески и тени в глазах Мо Жаня, а также смятение и замешательство, легко читаемые на его лице, так потрясли Чу Ваньнина, что он инстинктивно поднял руку, желая дотронуться до его щеки.

Но стоило кончикам его пальцев коснуться кожи Мо Жаня, как тот тут же закрыл глаза, пряча их странное выражение за дрожащими ресницами. Чу Ваньнин видел, как судорожно перекатился кадык Мо Жаня, словно в этот момент его изнутри ужалил скорпион, после чего он поспешно отвернулся и невнятно пробормотал:

— Прости.

— …

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Хотя Чу Ваньнин не знал, что именно произошло, но он еще никогда не видел Мо Жаня таким, и сейчас у него волосы встали дыбом от предчувствия, что еще немного — и небеса рухнут на землю, раздавив их всех.

В итоге он ничего не ответил, лишь, помедлив немного, слегка кивнул. Мо Жань подошел к подсвечнику и какое-то время пристально вглядывался в пламя свечи, прежде чем поднял руку, чтобы окончательно погасить последний огонек во мраке ночи.

Комната мгновенно погрузилась во тьму.

Но Мо Жань так долго смотрел на пламя свечи, что перед глазами у него до сих пор колыхался ее призрачный свет — сначала оранжевый и желтый, постепенно угасающий в мертвенно-белое ничто.

Мо Жань продолжал стоять спиной к Чу Ваньнину, но тот не подгонял его, ожидая, пока он сам решится заговорить.

Автору есть что сказать:

на самом деле, допрашиваемая женщина из воспоминаний Мо Жаня должна была стать одной из главных героинь моего романа. А потом я обнаружила, что ее история не вписывается в текущую временную шкалу: этот персонаж появляется на сцене тогда, когда орден Гуюэе уже изобрел средство, которое позволяло жить до пятиста лет, а это более поздний период мира совершенствования. Так как Сукин Сын и Ко застряли в более ранней эпохе, аха-ха-ха, пришлось мне отказаться от перспективной дамы и променять ее на более универсальную барышню.

Маленькая постановка: «Можно или нельзя погасить свет».

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Чу Ваньнин: — …Хочешь сказать, я такой уродливый?

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Сюэ Мэн: — Говори с закрытым глазами, с какой стати ты хочешь, чтобы я погасил свет?

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Ши Мэй: — Давай не сегодня. Я не согласен остаться с тобой наедине в этой маленькой темной комнате. Меня уже в дрожь бросает от мысли о том, что после этого сделают со мной в разделе комментариев.

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Е Ванси: — …Проходимец!

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Наньгун Сы: — Тогда обуздай себя.

— Можно потушить свет? — спросил Мо Жань. — …Не смогу ничего сказать, пока вижу тебя.

Мэй Ханьсюэ: — Хочешь отыграть со мной ночной сценарий[207.5]? Это не слишком хорошая идея. А что если какой-нибудь папарацци нас заснимет? Улыбочку~~~

Мо Жань несколько раз пытался заговорить, но в итоге лишь беззвучно шевелил губами. Виски болезненно пульсировали, а бешено бегущая по венам кровь, казалось, еще немного, и просто вскипит в жилах. Он был готов отпустить поводья и выложить все как есть, но в следующий момент его пылающее тело бросило в холод и, казалось, даже кончики пальцев покрылись коркой льда.

— Учитель.

— …

— На самом деле… я… — когда Мо Жаню все-таки удалось открыть рот, у него с трудом получилось выдавить только эти четыре слова, прежде чем его мысли опять смешались, и он потерянно замолчал.

Почему он вообще решил, что должен все рассказать?

Все это было в его прошлой жизни, с которой он покончил во Дворце Ушань. Он ведь в самом деле умер тогда, и теперь является лишь хранителем тех воспоминаний… Так почему он должен рассказывать об этом?