На пару с Учителем поедая рис с пряностями, тот, кто был прославлен людской молвой как «прекраснейшая небожительница» и «богоподобный небожитель», посмеиваясь, схватил Чу Ваньнина за руку и, притянув к своей груди, спросил:
— Учитель, внутри Распутной Тыквы ты правда женился на мне?
Автору есть, что сказать:
Маленький спектакль «Вот вечно все так, сначала покупаем машину[193.5], а потом... кхе-кхе-кхе… жалуемся»
0.5 – Ты считаешь меня скотиной[193.6]?
2.0 — …Но ты и правда скотина.
0.5 — Ну и ладно! Все равно этот достопочтенный презирает тебя и подобных тебе мужчин, которые в отношениях только и могут, что подержать любимого человека за руку. Посмотри, этот достопочтенный лишь на пару секунд показался на сцене, а вон как все подтолкнул. Если бы это была не иллюзия, наша «машина» сразу же приехала бы куда надо.
2.0 — Купи педаль тормоза и про номерной знак «2.0» не забудь. Можно немного притормозить на этапе ухаживаний, чтобы в решающий момент дать по газам и доехать без происшествий.
0.5 — Купи педаль газа и наклейку «Наезжающий на бессмертных Император» на свой номер. Не нужно тратить время на пустую болтовню, хочешь «наехать» на кого-то, просто дави на газ.
Глава 194. Учитель, разве я не твоя любимая зажигательная сестричка Жань[194.1]?
Чу Ваньнин чуть едой не подавился.
— Женился, что значит женился? — сердито спросил он. — Ты же взрослый мужчина, как тебе не стыдно говорить такие вещи…
Не обращая внимания на его гнев, Мо Жань улыбнулся еще шире:
— Раз уж ты не женился на мне, тогда может это я женился на тебе?
Чу Ваньнин разозлился еще больше. Хотя, если уж быть откровенным, сейчас он был не столько зол, сколько пристыжен.
Хоть убейте, но он никогда не признался бы, что в своей иллюзии Распутная Тыква обратила Мо Жаня в бледнокожую версию из его эротических снов. И уж совершенно точно не осмелился бы рассказать ему, как в этих снах разгоряченные и потные они яростно и неистово занимались любовью.
Не зря говорят: честь человеку нужна так же как кора дереву[194.2]. Одной из важнейших вещей в жизни старейшины Юйхэна было его честное имя, поэтому он с досадой сказал:
— Если продолжишь нести чушь, то уходи сейчас же. Я не позволю тебе здесь оставаться.
На этот раз Мо Жань действительно притих и, несмотря на то, что судя по его поджатым губам, все же немного обиделся, постарался вести себя самым примерным образом. Взглянув на Чу Ваньнина своими влажными черными глазами, он ласково и немного кокетливо потерся кончиком носа о его щеку:
— Ну, Учитель, я больше не буду ни о чем тебя спрашивать, только не прогоняй меня.
— Что, Учитель-Учитель, не притворяйся паинькой, — сердце Чу Ваньнина дрогнуло и начало таять как масло на раскаленной сковороде. Не в силах сопротивляться, он все же оттолкнул тершуюся об него голову и с каменным лицом сказал:
— Хватит звать меня без повода[194.3].
— Но ведь Учитель и правда звучит как-то недостаточно интимно.
— О чем ты?
Услышав его вопрос, Мо Жань охотно начал излагать:
— Вот смотри, при посторонних я называю тебя Учитель, и когда мы наедине, я тоже называю тебя Учитель. Не думаешь, что это как-то очень скучно?
Чу Ваньнин не собирался покупаться на его уловки:
— Не думаю.
— … — так как эта хитрость не сработала, Мо Жань тут же изменил тактику и, притянув к себе Чу Ваньнина, начал повторять на все лады, — Учитель, Учитель, Учитель, — при этом с каждым разом его голос звучал все приторнее и сальнее, отчего волоски на спине Чу Ваньнина поднялись дыбом. В конце концов его терпение лопнуло и, схватив лежащий рядом свиток, он шлепнул Мо Жаня по щеке.
— Замолчи.
Свиток был очень толстый, да и шлепнул он слегка и совсем не больно.
Улыбающийся Мо Жань отвел от своего лица руку со свитком, открыв прекрасный вид на свою исключительно красивую физиономию:
— Боюсь, что настолько привыкну называть Учителя подобным образом, что могу случайно забыться и позвать так при посторонних. Поэтому я просто вынужден настаивать на том, чтобы придумать для нас с тобой отдельное обращение.
Сдвинув брови, Чу Ваньнин спросил:
— Но если ты придумаешь другое обращение, неужто по привычке не назовешь меня им перед чужими людьми?
Мо Жань лишь тяжело вздохнул:
— Почему ты не хочешь заглотить ни один из моих крючков?
— … — подобная метафора не слишком обрадовала Чу Ваньнина и, придя в еще более дурное расположение, он опустил голову и принялся читать свой свиток, не обращая никакого внимания на лежавшего на его столе ученика, то и дело игриво сдувающего со своего лба растрепанную челку.
Так, в относительном мире и согласии, они просидели ровно минуту, прежде чем неугомонный Мо Жань жалобно протянул:
— Я хотел попросить Учителя о милости.
— Хм?
— Ши Мэй и Сюэ Мэн, да и все остальные называют тебя Учителем. Я тоже называю тебя Учителем. Нет никакой разницы. А я… я ведь не так уж много и прошу, просто какое-то другое обращение… чтобы только я мог так тебя называть.
Чу Ваньнин опустил руку, сжимающую свиток и, распрямив плечи, строго взглянул на него.
— Я не буду слишком часто тебя так звать, — густые и длинные ресницы Мо Жаня опустились, отбрасывая тонкие тени на его нос, — Только изредка… неужели это тоже нельзя?
— …
— Ну раз нельзя, так нельзя, — с каждым словом Мо Жань выглядел все более несчастным. — Тогда я не буду просить, больше не буду.
В конце концов, Чу Ваньнин не выдержал и сдался.
Пусть он был старше Мо Жаня почти на десять лет, но перед «мягкой силой[194.4]» этого ласкового попрошайки весь его жизненный опыт в итоге оказался совершенно бессилен.
После того как он чуть кивнул головой, этот талантливый красавец расцвел настолько ослепительной улыбкой, что в какой-то момент Чу Ваньнин почувствовал себя немного обманутым…
Со стороны казалось, что на любое предложение он свирепо скалил зубы и выпускал когти, но в конечном итоге именно Чу Ваньнин практически всегда шел на компромисс с Мо Жанем, во всем потакая его желаниям.
Он и правда был похож на рыбку, которая очень долго петляет вокруг да около, но в какой-то момент у нее мутится в голове, и она все равно заглатывает этот блестящий крючок по имени Мо Жань.
— Хорошо, как я должен к тебе обращаться? — спросил «крючок».
Чу Ваньнин спокойно ответил:
— Как хочешь.
— Как это «как хочу». Не будь таким небрежным, это ведь очень важный вопрос.
Мо Жань надолго задумался, вот только особой тактичностью он никогда не отличался, и на то, чтобы придумать что-то оригинальное и красивое ему просто не хватало ума, поэтому оставался только один подходящий вариант:
— Золотце?
Чу Ваньнин сразу же вспомнил ту самую иллюзию и торопливо сказал:
— Что-то другое.
— Дорогой[194.5] Чу?
Чу Ваньнина действительно чуть не стошнило от такого обращения. С самым мрачным выражением лица он спросил:
— …Тогда, может, мне стоит называть тебя сестричка[194.6] Жань?
— Ха-ха-ха, действительно, как-то не очень хорошо звучит, — Мо Жань со смехом почесал в затылке и опять нахмурил брови, усердно размышляя. Но чем более напряженно он думал, тем хуже это у него получалось, — маленькое драгоценное золотце Чу?
Договорив, он и сам пришел в ужас от того, что сказал и, обхватив голову руками, совсем пригорюнился.
