Мелисса закрыла глаза и задремала под своим импровизированным навесом.

Заставив Царицу лечь, он осмотрел ее копыта и заметил, что на них застыла кровь. Последний кузнец слишком глубоко забил гвозди. Ноги лошади выглядели плохо, а трехнедельный поход вконец изнурил несчастное животное. Даже когда кобыла была свежей и отдохнувшей, она едва ли стоила тех денег, которые они за нее заплатили. А теперь она превратилась в обузу. Они не могли тащить за собой бесполезный груз.

— Успокойся, Царица, успокойся, — шепнул он, гладя лошадиную холку и чувствуя хрупкое тепло сквозь густую гриву.

Скоро её тело начнет остывать. Кобыла не выдержит еще одного перехода по снегу, еще одной стычки; еще одного дня путешествия.

Как всегда, Вукотич оказался прав. Когда они заключили сделку с торговцем лошадьми, Йоганн предложил назвать коней Царем и Царицей в честь правящей четы Кислева. Железный Человек, чье лице превратилось в непроницаемую маску из-за многочисленных шрамов, рассмеялся и сказал: «Йоганн, никто не дает имя своей будущей пище».

Вукотич бывал раньше в северных лесах Кислева, когда служил наемником царя Радия Бокха. Воин принимал участие в усмирении непокорных бояр и обороне рубежей от небольших набегов со стороны Пустошей. Он знал, о чем говорил. Это был не Старый Свет, а холодная, суровая страна. Об этом можно было догадаться по лицам местных жителей, промерзлой, как камень, земле и свинцово-серому небу. В лесах то и дело попадались виселицы и разоренные могилы. Все вокруг говорило о страдании. В трактирах звучали мрачные и унылые песни, еда по вкусу напоминала приправленную специями кожу, а все шутки были связаны с грязными намеками на определенные отношения со скотом.

В сумраке Йоганн увидел Вукотича, в своей меховой шубе похожего на лохматого зверя. Мужчина словно тень появился из-за деревьев с охапкой дров в руках. Если ободрать с сучьев заледенелую кору и сунуть их в костер, они будут сильно дымить, но огонь продержится до утра. Вукотич бросил свою ношу в центр темно-коричневого пятна, которое он расчистил от снега. Прежде чем достичь земли, тусклый свет с темнеющего неба должен был пробиться сквозь кроны четырехсотфутовых деревьев. Им следовало разбить лагерь час назад, чтобы обеспечить себе относительную безопасность к ночи. Однако они упрямо шли вперед. Царица захромала, и, возможно, они подспудно желали привлечь внимание прихвостней Сикатриса, прикинувшись легкой добычей. «Зигмар знает, — подумал Йоганн, — как я хотел бы покончить с этим делом».

Кобыла тихонько заржала, и молодой человек почувствовал ее дыхание на запястье. Развязав тесемку, он стянул перчатку и сжал руку в кулак, чтобы сохранить тепло, а затем снова погладил лошадь, погружая пальцы в ее гриву. Йоганн не сомневался, что животное все понимает. Он видел страх в ее затуманенных глазах, но лошадь слишком устала, чтобы сопротивляться. Кобыла покорно ждала своей участи, более того, она была бы рада умереть. Вукотич подошел к юноше, сидевшему рядом с животным, и положил руку на рукоять ножа.

— Хочешь, я это сделаю?

— Нет, — ответил Йоганн, вынимая свой нож — гордость охотника, с лезвием, которое с одной стороны было острым как бритва, а с другой — зазубренным, как пила плотника.

— Я дал ей имя, поэтому я заберу ее жизнь…

Он дохнул Царице в ноздри и, лаская лошадь левой рукой, крепче сжал нож в правой, облаченной в перчатку. Замахнувшись, Йоганн заглянул животному в глаза и почувствовал — или ему показалось, — что кобыла хочет, чтобы он поспешил. Примерившись, юноша полоснул ножом по лошадиному горлу, перерезая главную артерию, а затем провел обратной стороной ножа по мышцам и хрящам, дабы завершить начатое. Не поднимаясь с коленей, он отодвинулся в сторону, чтобы струя крови не залила его. Сквозь войлочные наколенники он ощущал холод, исходящий от промерзшей земли. Завтра его штаны будут сплошь покрыты красными пятнами. Истекающее кровью животное взбрыкнуло несколько раз, но вскоре его дух улетел навсегда. Йоганн вознес безмолвную молитву Таалу, богу природы и диких лесов, одному из немногих богов, о которых он вспоминал в последние дни. Поднявшись на ноги, юноша стряхнул окровавленный снег со своей одежды.

Вукотич опустился на колени и опустил руку в кровь, словно в горный поток. Йоганн и раньше видел, как его спутник делал нечто подобное, следуя обычаям своей родины. Молодой человек знал, что сейчас Вукотич шепчет: «Невинная кровь». Его слова напоминали короткую молитву. Бывший наемник любил повторять, что не следует недооценивать силу невинной крови. В трудную минуту старый солдат поминал благословенного Зигмара и рисовал знак молота в пыли. Йоганн сторонился магии, памятуя о прежнем малоприятном опыте, однако все знали о суровой доброте Зигмара. Если требовалось сотворить чудо, только на него можно было рассчитывать, хоть наполовину. Однако милость Зигмара, молот Зигмара и его имя, произнесенное вполголоса, не могли спасти кобылу. Царица больше не двигалась. Она умерла, а у них появилось мясо, которого хватит на две недели лесного похода.

Вукотич вытер руки, согнул и разогнул пальцы, словно испытывая прилив бодрости, и достал кремень. Йоганн обернулся и увидел, что его спутник сложил дрова пирамидой, построив шатер из сучьев вокруг нескольких поленьев. Сухую траву взять было негде, но Вукотич набрал мха и трутовиков, чтобы разжечь огонь. Воин высек огонь, и ветки занялись. Йоганн почуял легкий запах горящей древесины. Глаза юноши заслезились, когда дым окутал его лицо, но он не двинулся с места. Сейчас лучше стерпеть временное неудобство. Облако дыма качнулось в другую сторону, устремившись к Вукотичу. Таково было непреложное правило: костер непременно должен был обдать дымом людей, сидящих вокруг него.

— Итак, сегодня вечером мы едим конину? — спросил Вукотич.

— Да. Завтра мы должны заготовить мясо, если хотим идти дальше.

— У тебя есть сомнения на этот счет?

— Нет, — привычно ответил Йоганн.

— Твоя честь не пострадает, если ты вернешься в свое имение. Там, должно быть, все обратилось в руины после твоего ухода. Я один пойду по следу. Ты мог бы жить своей жизнью, ведь теперь ты стал бароном.

Йоганн слышал такие речи и раньше, в разных вариациях. Однако юноша никогда не думал всерьез о возвращении домой, и, по его глубокому убеждению, Вукотич никогда не ожидал от него такого поступка. Это была всего лишь часть игры, в которую они играли, — хозяин и слуга, ученик и наставник, человек из железа и человек из плоти. Хотя Йоганн знал, что в некоторых обстоятельствах плоть могла оказаться выносливей металла.

— Отлично.

Йоганн приступил к разделке туши. Это было одно из многих благородных искусств, которые он никогда не освоил бы, если бы стал более метким стрелком к шестнадцати годам. Если бы его стрела попала в оленя, а не в плечо Вольфу… Если бы банда Сикатриса не напала на имение фон Мекленбергов… Если бы старый барон нанял больше таких людей, как Вукотич, и меньше таких, как Шунцель, его бывший управляющий… Если бы…

Но юный Йоганн неловко обращался с луком, Сикатрис был слишком хорошо осведомлен о слабости дальних поместий Империи, а Шунцель лучше разбирался в гобеленах и бретонских поварах, чем в солдатах и сражениях.

И теперь, вместо того чтобы искать милости для своей семьи при дворе Карла-Франца в Альтдорфе, барон Йоганн фон Мекленберг потрошил лошадь на прогалине в опасной близости к ледяной Вершине Мира. «Искусства, приличествующие благородному мужу», — именно так он назовет свою книгу, если когда-нибудь ее напишет.

Вдвоем они вырезали несколько полосок мяса из туши и повесили их на длинный меч, закрепив его между двумя рогатинами над костром. Клинок, не раз использовавшийся вместо вертела, почернел и покрылся слоем застывшего жира. Его никогда уже нельзя будет обнажить в благородном поединке. В процессе обучения Йоганн усвоил, что оружие — это главное достояние дворянина, поэтому с ним следует обращаться, как музыкант — с инструментом, волшебник — с книгой заклинании и снадобьями, куртизанка — со своим лицом и фигурой. Теперь молодой человек знал, что меч — это средство выживания, а выживание чаще зависит от умения добыть и приготовить пишу, чем от воинского искусства.