— Едва ли я увижусь с…

— Извините, — сказал Харальд с редкой для него мягкостью. — Я не должен был дразнить вас. У каждого из нас есть свои шрамы. Так или иначе, Боевой Ястреб — первый Боевой Ястреб — был одним из сподвижников принца.

Он развернул свиток и постучал пальцем по списку, написанному выцветшими от времени бледно-голубыми чернилами.

— Вот, глядите…

Розана пробежала глазами имена. Там действительно был Вукотич, которого упомянул Харальд. И почти в самом конце стояли два слова: «Боевой Ястреб».

Харальд редко наведывался в крепость Мундсен. Слишком многие из его старых знакомых нашли там постоянное пристанище. В этом черном здании с длинными узкими окнами содержались все отбросы столичного общества. Должники и убийцы, бунтовщики и воры, впавшие в немилость придворные и давно забытые козлы отпущения. Все они заканчивали свою жизнь в тюремных подземельях. Даже здесь, в хорошо проветриваемых и светлых апартаментах коменданта витала атмосфера страдания.

Розана никогда прежде не была в тюрьме, и, судя по всему, это место вызывало у нее отвращение. Крепость находилась за пределами города, поскольку ни один человек не смог бы жить рядом с ней из-за постоянной вони. Ни щелок, ни вода не могли уничтожить этот мерзкий запах.

Провидица ничего не сказала, но Харальд догадался, что она размышляет о судьбе преступников, которых помогла сюда отправить. С тех пор как барон фон Мекленберг уехал в Зюденланд, Розана оказала немало услуг блюстителям порядка. Если бы не она, несколько бандитов все еще разгуливали бы по городским улицам и скрывались бы в канализации. А если бы не стража, Розана осталась бы без средств к существованию после разрыва с Храмом Зигмара.

Комендант Герд ван Зандт принял их в своем кабинете и внимательно выслушал просьбу Харальда.

— Об этом и речи быть не может, — заявил он, прижимая надушенный платок к своему большому носу. — Заключенный Стиглиц находится в одиночной камере, и ему не разрешается общаться с внешним миром. Бунтовщики теперь повсюду. Они постоянно пытаются передать послания в тюрьму и на волю.

— Вы полагаете, что я — брустеллинит?

Харальд сурово посмотрел на коменданта. Тот вздрогнул и отвел взгляд.

— Нет, э… вовсе нет, капитан Кляйндест. Просто… Правила и предписания, знаете ли… Мы должны соблюдать дисциплину.

— Рикард Стиглиц все еще жив?

— Э… да, — пробормотал ван Зандт.

— Отлично, нам нужно срочно поговорить с ним.

— Как я уже сказал, это… хм… невозможно.

Харальд перегнулся через стол, ухватил ван Зандта за рубашку с пышным жабо и крепко стиснул пальцы, стремясь прихватить дряблое мясо вместе с тканью. Затем он выволок чиновника из мягкого кресла и приподнял. Комендант задрыгал тощими ногами в воздухе.

— В Мундсене возможно все, комендант. Заключенные могут получить дополнительный паек, столько выпивки, что в ней можно утопить хафлинга, порцию «ведьминого корня», а временами даже женщину или мальчика. Все упирается только во влияние, богатство и благосклонность. Мы оба это знаем. И мы оба знаем, что вы всегда получаете десятину с тех денег, которые переходят из рук в руки в застенках Мундсена.

— Это возмутительно… ваши обвинения… чушь.

— Мне это безразлично, ван Зандт. Я отправил этих негодяев сюда, и мне все равно, что будет с ними дальше. Вы можете делать все, что вам заблагорассудится. И Государственный комитет по тюремной реформе тоже. У меня там есть друзья. Наверное, мне стоит навещать их чаще. Поговорить о том, о сем. Мои строгие взгляды на содержание заключенных хорошо известны. Меня могут вызвать для дачи показаний. И мои показания могут быть разными.

— А… а… а…

— Я ненавижу преступников. Из-за них у меня болит живот. И знаете, что творится сейчас у меня в желудке? Там поднялась настоящая буря, ван Зандт. Такое ощущение, что преступник находится где-то рядом! На расстоянии вытянутой руки.

Рубашка ван Зандта трещала. Кровь отхлынула от лица коменданта.

— Вы меня понимаете? — поинтересовался Харальд, толкая чиновника назад в кресло.

Ван Зандт кивнул:

— Да, понимаю.

— Отлично, а теперь позаботьтесь о том, чтобы мы с моей помощницей могли увидеть заключенного Стиглица.

— Да, конечно, сию минуту, капитан…

Ван Зандт выбежал из кабинета. Харальд повернулся к Розане и пожал плечами:

— Что еще я мог сделать?

Наверное, провидица не одобряла его методы, но они неплохо сработались. Она могла стерпеть все, что он делал, если это приносило плоды. Он никогда не принадлежал к тому типу людей, которые легко ладят с напарниками, — слишком много хороших людей ему довелось похоронить. Но Розана Опулс была особенной. Ее способности относились к другой сфере и удачно дополняли его навыки. Его чуткий желудок и ее восприимчивость заставили многих преступников раскаяться в своих грехах.

— И все-таки я не понимаю, — заметила девушка, — что общего у этого революционера с Боевым Ястребом?

Харальд похлопал по свитку, засунутому за пояс:

— У героев имеется обыкновение умирать молодыми. Обычные люди вроде меня доживают до старости, но герои погибают в бою. Неужели вы думаете, что тот же Конрад хотел бы умереть в постели от подагры? Отсюда следует, что спустя тридцать лет не многие из Вастариенских завоевателей, перечисленных в этом списке, все еще живы.

— Стиглиц один из них?

— Вот именно. К счастью для нас. В молодости, прежде чем он спутался с Брустеллином, Клозовски и прочими смутьянами, Рикард Стиглиц был одним из силачей в армии Вастариена. Гора мускулов и костей, размахивающая боевым топором.

— Но почему такой, как он, решил посвятить себя борьбе с аристократией?

— Некий вельможа похитил его жену, убил его детей, а ему самому приказал отрубить руку.

— Это все объясняет.

— Когда Стиглица схватили после Туманного Бунта, ему отрезали уши. Подозреваю, что от него немного осталось.

Харальд никогда не входил в специальный корпус, который принимал участие в аресте десятка революционеров, подстрекавших народ к восстанию против Императора. Этим занимались войска. Иногда им помогала дворцовая гвардия или рыцари из Храма Зигмара. Обычные стражники не вмешивались в политику.

— Вы думаете, он окажется в здравом рассудке и сможет вспомнить настоящее имя Боевого Ястреба, если он вообще его знает, и в придачу согласится помочь нам после того, как стража запрятала его сюда?

Желудок Харальда снова напомнил о себе.

— У него нет причин отказать нам, Розана. Наш преступник — это не борец за права угнетенных. Боевой Ястреб — всего лишь грязный убийца. Если Стиглиц сохранил хоть малую толику прежнего идеализма и мечты о всеобщей справедливости, он нам поможет.

— Иногда вы сами рассуждаете как брустеллинит.

Харальд фыркнул:

— Революционеры? Я их терпеть не могу. Фантазеры, хулиганы и нарушители спокойствия.

Дверь открылась, и двое заключенных, очевидно пользовавшиеся доверием начальства, втащили третьего. Мужчина был закован в цепи. Его голова тяжело свисала на грудь. У него не было ушей, лицо покрывали шрамы, а вместо левой руки болталась культя. Харальд ожидал увидеть эти увечья. Кроме того, за время пребывания в тюрьме Стиглиц лишился глаза, одна его нога воспалилась и раздулась до размеров мяча, на правой руке остались только большой палец и мизинец, а сквозь лохмотья на спине и животе виднелись следы ожогов. Гора мускулов и костей превратилась в жалкого доходягу.

Розана вздрогнула и едва сдержала крик. Сопровождающие бросили свою ношу на пол. Провидица подошла к несчастному и помогла ему принять сидячее положение.

Харальд гневно взглянул на коменданта.

— Другие заключенные не любят революционеров, — пояснил ван Зандт. — Убийцы и насильники недовольны тем, что их содержат вместе с людьми, призывавшими к бунту против Карла-Франца. Этого парня бросили в одиночку ради его же собственной безопасности.