— Я души в нем не чаю, — ответил Скеллан, зная, что его тонкий юмор не дойдет до графа, — ибо Конрад самый чудовищный и могущественный из детей ночи. Конрад — это возродившийся Вашанеш.

«А еще Конрад абсолютный и буйный псих», — добавил он про себя.

— Да, — кивнул Конрад. — Да, да, да. Ты понимаешь Конрада. Ты единственный, Скеллан, единственный, кому Конрад может доверять.

— Я просто золото, — сказал Скеллан.

Паутина сама поддерживала себя. Чем больше нагромождено лжи, в которую уже поверил Кровавый Граф, тем скорее он примет самый вопиющий вымысел за достоверный факт.

Гамайя теперь принадлежали Скеллану — Конрад сам передал ему телохранителей. Ведь Онурсал оказался замешан в бегстве рабов — Скеллан доложил, что гамайя расправился со своими собратьями. Скеллану крупно повезло, что топор дварфа прикончил темнокожего великана раньше, чем тот бросился на него. Конрад по настоянию Скеллана потребовал полностью ликвидировать всех прежних гамайя. Затем, созвав остатки вампирской аристократии в подземный храм, граф попросил Скеллана взять на себя роль отца гамайя, которую некогда исполнял Волк, Йерек, и выбрать лишь тех, кому можно полностью доверять, так чтобы гамайя снова стали с гордостью служить Конраду, Кровавому Графу.

Это отсеивание дало Скеллану великолепную возможность избавиться от пары палок в колесах и изолировать Конрада от его собственного двора.

Все шло отлично — множество маленьких неправд подпитывало друг дружку.

Пока другие колотили в скорлупу, которую вампир нарастил вокруг графа, Скеллан маскировал свою роль в бегстве дварфа признанием промаха. Он умолял Конрада простить его за небрежность. Он не разглядел рядом предателей. Он позволил им одурачить себя, поэтому виноват не меньше Онурсала и Кантора.

Гениальный шаг. Дварф смылся из-за его трусости. Он жив только потому, что так решил дварф. Перечисляя свои ошибки, Скеллан выставлял себя истинным наследником места Волка рядом с Конрадом. Одна прекрасная ложь — и он уже новый правдосказ графа. При дворе обмана и паранойи немногие способны сознаться в провале из страха навлечь на свои головы гнев фон Карштайна. Это же инстинкт самосохранения. Взяв на себя вину, Скеллан отделил себя от прочих.

Он на коленях просил у Кровавого Графа прощения, дожидаясь правосудия. Это был риск, но он все сыграл правильно. Подставляя шею, Скеллан ясно доказал — и ни тени сомнения не возникло в раздерганном разуме психопата, — что он единственный, кому Конрад действительно может верить.

То, что драка дварфа и вампира неправдоподобна, даже не приходило графу в голову.

— Конрад увидит их сейчас, — внезапно заявил Конрад.

Наконец-то.

— Ты понимаешь, что должен сделать?

— Конрад не дурак. О нет-нет-нет. Конрад не дурак. Он не позволит им так обращаться с ним. Он сегодня преподаст им хороший урок. Конрад научит их сталью.

— Отлично сказано, мой господин.

Скеллан убрал нож за пояс.

Ему не пришлось долго биться, убеждая Конрада, что время войны пришло, это тоже было частью паутины обмана, сплетенной им. Как же эта сеть красива, как безупречна! Дварф, освобожденный изменником-некромантом, далеко, предупреждает людей, настраивает их на сопротивление. Из-за некроманта защитники Империи станут сильны, возможно, с такой силой не встречался и сам Влад. Логично, что предатели должны встать в первые ряды сражающихся. Некроманты обязаны драться, а не прятаться за спинами зомби. Драться — и погибнуть.

Скеллан открыл дверь, впуская Фей, Леверкюна и Кантора. Некромантов.

Ему не терпелось увидеть их лица в тот момент, когда он огласит им смертный приговор.

Эхо мерного печатного шага десяти тысяч ног металось меж холмов. Звуки сливались в один бесконечный рокот, катящийся над Империей. Молоты и топоры бухали о щиты, создавая ритм, суровая песня толкала дварфов вперед. Безжалостная волна праведной ярости грозила затопить мертвецов.

На плечах дварфов лежал груз мщения.

Мир достаточно натерпелся.

Они заключили с людьми союз живых и готовы были очистить землю от чумы, что несли с собой родня и дружки фон Карштайна.

— Мы не подведем тебя, Келлус, — поклялся Каллад Страж Бури, поднимая знамя Карак Садры. Он сам с гордостью нес стяг в последний бой. Дварф твердо намеревался всадить древко флага в череп Кровавого Графа — пусть славное полотнище реет над трупом врага на ветру. — Пока мы дышим, пока держим оружие — мы не подведем тебя!

Дварфы шли воевать, объединившись под знаменами великих крепостей. Они собрались шесть лун назад, в тени разрушенных башен возле пересечения Бурной с Серебряной дорогой. Пять тысяч — меньше, чем надеялся Каллад, но больше, чем он осмеливался ожидать. Он молился, чтобы этого оказалось достаточно.

Во время сбора король Раззак и его «коллеги» из Карак Норна и Карак Хирна уговаривали Каллада вспомнить о своем происхождении и позволить им перед великой битвой объявить его королем, дабы дварф мог следовать уготованной ему Гримной судьбе как последний правитель павшей цитадели.

— Нет, ваше величество, это неправильно, — ответил Каллад. — Келлус был последним королем крепости. Карак Садры больше нет. Я не хочу, чтобы меня провозгласили королем груды булыжников и призраков. Это неправильно.

На сем дискуссия закончилась — королевский род Карак Садры прервался вместе с гибелью Келлуса, последнего истинного короля Карака, убитого тем самым монстром, с которым дварфы отправлялись воевать. И все приняли как должное, что его сын понесет знамя Карак Садры рядом с флагами Карак Разъяка, Карак Кадрина, Карак Хирна и Карак Норна.

Вампирское зло глубоко проникло в Империю. Вместо того чтобы объединиться, войска людей находились в полном смятении. В сумерках возвратились гонцы с рассказами о серьезных конфликтах среди сил живых — и Лутвиг, и Оттилия желали возглавить армию. Хельмут из Мариенбурга, напротив, убеждал всех в необходимости терпения и взаимодействия, доказывая, что каждый из них троих должен стать номинальным главой своего войска, как Раззак — войска дварфов, чтобы получилась великая армия равных.

Но его лишь разнесли как дурака-идеалиста.

Так что все трое объявили себя военачальниками, командующими армий, и удалились обсуждать тактику со своими людьми, игнорируя эмиссаров из других лагерей. Они не объединяли, а разделяли войска, отдавали взаимоисключающие приказы, готовились к разным обстоятельствам и не ожидали ни от кого существенной поддержки.

Бой должен был превратиться в бойню.

— Идиоты! — плевался король дварфов. — Кровавому Графу не понадобится уничтожать их, они сами сделают это за него.

Звезды серебром сверкали в темнеющем небе, бросая чистый свет на разбитые тропы, ведущие к полю боя. Большинство мушек-кровососов, обитателей горных мхов, отправились на покой, и все же редкие упрямцы то и дело кусали Каллада, и тогда он хлопал себя по разным местам, в кровь давя насекомых.

Ветер дул вдоль Серебряной дороги и лавировал между горами.

— Проклятие власти, Раззак. Многое желает большего, — сказал Каллад, грустно качая головой.

— Так было всегда, — согласился король. — Эти несколько лет пошли тебе на пользу, принеся мудрость, Каллад, сын Келлуса.

— Да, я умудрен в худшем, — принял комплимент Каллад и почесал ногу. Жухлую траву давно вытоптали марширующие ноги, обутые в сапоги. — Но в лучшем я прискорбно невежествен, ваше величество. Это мое проклятие. Нет мне мира и покоя без топора в руке.

— Такие времена, — кивнул Раззак.

Дальше, к югу, горели, разгоняя подступающий мрак, огни лагерей трех претендентов, трех армий. Невозможно было сказать, сколько душ ночует сейчас под звездами, примиряясь с Морром. Скоро, скоро забрезжит заря и положит конец короткой передышке.