— Я буду служить, — выдохнул он.

— Зачем?

Он не ожидал этого вопроса, но ответ сорвался с его губ практически в тот же миг, когда тот был задан, словно он просто ждал шанса, чтобы это сказать.

— Я хочу проливать кровь, — прошептал он. — Кровь…для…Бога Крови, — его глаза встретились с ее, и нечестивый экстаз заставил его тело вздрогнуть в припадке чистого наслаждения.

— Да, мой милый, — согласилась она. — Ты доставил мне удовольствие, — она поставила копыто на его поясницу, плотно прижав капитана к земле и успокаивая его конвульсии. Подняв копьё, она опустила его вниз, почти небрежно воткнув в шею солдата. С неестественной лёгкостью пройдя сквозь кожу и кости, лезвие копья в мгновение ока отделило голову от шеи. Насыщенная алая кровь хлынула из рваного обрубка и насытила землю. Тело ещё дважды резко дёрнулось, а затем затихло.

Наклонившись, Валькия подняла голову фон Кесселя за волосы. Она превратила его в ужасающую вещь: лицо, застывшее в экстазе, смотрело прямо на неё. А затем Валькия поцеловала его в окровавленные губы.

— Не один приз за день, а два, — промурлыкала она, направившись к молодому варвару, чтобы забрать и его голову. Два черепа для трона её господина и две запятнанные навеки души, чья новая жизнь в роли чемпиона даст им возможность вновь проливать кровь во имя Его. Вечность. Бог Крови получил то, что хотел он, и так желали смертные. Всегда были победители в этой бесконечной игре.

Её трофеи требовали своего, и она расправила крылья и взмыла в небеса, воспарив над кладбищем поля боя. Солнце, что уже стояло в зените, сверкало в безоблачном небе, неподвижное и безразличное ко всему, что произошло. Люди, разбросанные по полю, были не большим, чем стебли кукурузы, срубленные косами битвы. Валькия Королева Черепов лишь пожала богатый урожай войны.

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Не переведено.

Горфанг Гнилобрюх, король Чёрной скалы и вождь племени Красных клыков сидел, объятый убийственным молчанием. Большой тронный зал был почти пуст: лишь его величество да его главный недомерок Гэббл; также возле громадных дверей переминались с ноги ногу, чтобы не уснуть, пара горфанговских здоровяков.

Ещё были шуты — труппа под названием «Брыкучие гоббо, увеселетители Биргит Боггл». Они скакали взад-вперёд, показывая зады и звеня бубенцами на колпаках. Распевали похабные песни о гномах, которые, может, и были смешны, если бы они не пели их все разом. Отражаясь от покрытых изгаженной резьбой стен, визгливым гоблинским песням и резким трелям сквиговых волынок вторило эхо. Шум стоял такой, что оглох бы даже тролль. На дальнем конце колонны шутов уныло плясал обритый наголо гном. Каждый раз, когда он приостанавливался, один из парней Биргит тыкал его острым копьём, и тот удручённо стонал. Дух его был сломлен так же, как и тело; гном был весь покрыт шрамами, уши — изуродованы.

Горфанг, обмотавшийся грязными гобеленами, чтобы не замёрзнуть, с помятой короной давно почившего короля гномов, бывшего властителя Скалы, едва державшейся на остроконечной макушке, переносил царивший в зале шум и гам необычайно спокойно. По крайней мере, визгливые шуты были ещё живы.

Насколько это вообще могло волновать Горфанга, в таком понятии, как развлечение парни Биргит выходили за рамки допустимого. Хотя его, как и любого орка, не очень-то волновали такие вещи, как «понятия». И уж точно его не волновала терпимость и её рамки, а, если подумать, то, возможно, и само развлечение — по крайней мере, не такое, какое предлагала Биргит. Рвать на куски и калечить было ему больше по вкусу. Настроения не поднимал даже неказистый танец гнома.

Что касается всех присутствующих, их должно было волновать то, что Горфанг уже начал подыскивать себе место для пыток и истязаний. Он сердито поглядывал на выделывающих коленца гоблинов. Один поймал на себе взгляд его красных глаз. Улыбку недомерка перекосило, и он его рука дрогнула. Шары, которыми он жонглировал, с глухим стуком попадали на пол, сам он зашатался на плечах второго гоблина. Третий поскользнулся на шаре и врезался в жонглёрского «скакуна», выронив сквиговую волынку. Шуты повалились друг на друга. И как-то невероятно быстро все двенадцать увеселетителей Биргит Боггл сплелись в кучу-малу, пронзительно ругая друг друга на чём свет стоит. Уже через мгновение они начали драться и кусаться, катаясь по полу в грязи и костях.

Слышалось: «Это всё ты!», «Неа! Захлопнись!» и «Откушу тебе чёртов нос, Клэттер!», и затем «Аргх! Атбали ат баего доса!». Гном съёжился, смятение и страх читались на его изуродованном лице.

Глядя на потасовку, Горфанг чуть было не улыбнулся, но ухмылка соскользнула с его морды прежде чем смогла прочно на ней утвердиться; он зарычал и подался вперёд на укрытом мехами троне. Раздражённо он принялся мять в своих лапах разукрашенный золотой кубок. Гэббл заметил этот знакомый тревожный признак и громко хлопнул в ладоши. Парни Биргит не обратили на него никакого внимания, тогда его уши нервно дёрнулись. Он подобрал длинные юбки своего грязного главнонедомерческого одеяния и принялся отвешивать пинки направо и налево. На ногах Гэббла были окованные железом сапоги, и, о да, они как нельзя лучше подходили, чтобы вправлять недомеркам мозги и оставлять синяки на ногах задиристых орков. И так как все орки задиристы, а недомеркам всегда нужно дать хорошего пинка, Гэббл частенько пускал их в ход, и потому управлялся с ними превосходно. Раздавая пинки, он пыхтел и отдувался: слишком уж много сквигозакусок и грибных пирожных ушло в жир, плотно опоясывающий его талию. Гоблины говорили, что должность главного недомерка пошла Гэбблу на пользу, но правда была в том, что ел он в основном, чтобы заглушить чувство страха, а пугался он очень часто. Быть главным недомерком — не такая уж непыльная работёнка, как он думал раньше. Сил уходило много, задания были сложные, ожидаемая продолжительность жизни — малая.

Впрочем, Гэбблу хватало мозгов не жаловаться об этом Горфангу.

Вскоре он построил оборванцев Биргит в ряд. За несколько шиков, ругательств и оплеух он выпроводил труппу из залы. Один из горфанговских охранников попытался пнуть гоблина, держащего цепь с гномом. Тот увернулся, и здоровяк промазал. Недомерок презрительно фыркнул и с хихиканьем засеменил из залы.

Двери со скрипом сошлись за его спиной.

Король приложил огромную ладонь к лицу, оттянув грубую зелёную кожу так сильно, что клыки чуть не вонзились ему в щёки. Затем откашлялся и тяжело посмотрел на своего главного недомерка.

— Гэббл, ты зачем это сделал? — спросил он.

Выражение его морды не сулило ничего хорошего.

Совсем.

У Гэббла заурчало в животе.

— Э-хе-хе. Ваше великое зелёншество, у вас был такой вид, что вы сейчас их поубиваете.

Горфанг кивнул головой размером с добрый бочонок.

— Я и хотел. Они никуда не годятся. Может, я бы развлёкся, посдавив их головёнки, пока не захлюпают. Ты сказал, будет веселье. Мне не было весело, недомерок, ни капли. Ты ещё раз так облажаешься, я буду искать себе нового главного недомерка.

Гэббл беззаботно пожал плечами, хотя каждая частичка его гоблинского естества вопила, «беги».

— Пляшущих недомерков сложно находить. Простите, босс. Давить им головы — пустая трата зубов. И, эт, тот гном был забавен, да? — Гэббл решил на пробу хихикнуть.

— Трата, значит? — Горфанг поскрёб грязным когтём под подбородком. Звук был похож на металлический скрежет. Он покосился на недомерка. — Тут я буду разрешать, что потеря зубов, а что нет. Хочешь, чтобы сдавил твою голову? До этого самого.