В соседний большой окоп прыгнул высокий, стройный офицер в белом барашковом полушубке, со связистами и автоматчиками. Береговой сразу узнал Баурджана Момыш-улы — командира пехотного полка. Его поразила первая произнесенная им фраза:

— Кухни подтянуть к Крюково. Кормить людей будем там.

А в Крюково еще немцы, над ними бушевал огонь артиллерии и минометов... Но что это: грохот танков внезапно возник за плечами...

— Наши... Наши танки! — раздался ликующий крик.

— Переносить огонь? Да... да, прошли, наши позиции прошли.

Последние слова Береговой говорил в трубку Курганову в ту самую минуту, когда вслед за танками поднялась пехота.

— За Москву... За Советскую Родину вперед, панфиловцы! — бросил клич Баурджан Момыш-улы и устремился вместе с бойцами вперед.

Головной батальон, возглавляемый им, благополучно достиг первых подбитых танков противника и резко повернул влево, в дымящуюся от взрывов и огня улочку.

Молчавшее доселе рыжее кирпичное здание расцветилось десятками желтоватых дымков: то засевшие в нем фашисты открыли по нашим стрелкам торопливый огонь из пулеметов, автоматов, карабинов. Бойцы с ходу падали, переползали и, найдя какое-то укрытие, начинали отстреливаться. Но толстые кирпичные стены служили надежным укрытием для фашистов.

«Помочь... помочь», — сверлила мозг мысль. — Но наши бойцы почти у здания, побьем их своими же снарядами... Эх, сюда бы орудия!»

— А ну еще... еще наддай, ребята! — раздался за спиной Берегового ласковый и в то же время требовательный голос. Он обернулся и увидел противотанкистов. Через воронки и колдобины тянули они свою пушчонку на новую позицию. Рыжеусый сержант, уже без шинели, толкал пушку, упершись могучими руками в щит, и подбадривал своих товарищей:

— Еще... еще, ребята, давай, нажимай!

— Разведчики, — крикнул Береговой, — поможем противотанкистам!

— Давай, давай! — откликнулся обрадованный сержант.

Пушку не то что выкатили, а вынесли на руках метров на сто вперед, и сержант, единым махом стерев с лица обильно струившийся пот, уже привычно произнес:

— К бою!

— Товарищ сержант, полыхни-ка по окнам того здания — видишь? — и поосновательней.

— Есть... вижу. Фашистам хотелось Москву опоганить. Мы им сейчас покажем, где раки зимуют... Огонь! — яростно окая, оборвал свою тираду сержант и взмахнул рукой. Пушка коротко рявкнула и подпрыгнула.

— Огонь... беглый огонь, — не отрывая от глаз бинокля, командовал сержант. — Я вас сюда не звал, фашисты окаянные, я вас не просил, так уж я вам и дам за непрошеное пожалование... Огонь, наводчик, огонь, чтоб им зубы повышибало! — уже совсем ожесточенно кричал он.

Береговой неотрывно следил за разрывами снарядов, от которых, наконец, обрушилась стена. Сухая, тяжелая пыль окутала здание, и в этой пыли, как слепые, заметались зеленоватые тени...

— А, не нравится наш огонек?.. Получай еще на закуску! Теперь можете глядеть на Москву, если сможете, — не унимался сержант и снова командовал коротко и резко: — Огонь!

— Товарищ лейтенант, — подбежав, обратился к Береговому запыхавшийся разведчик, — командир пехотного полка приказал обработать ему тот дом, что у нас значится ориентиром три.

— Наблюдательный пункт перенести вон в то здание! — махнул рукой Береговой, следя за стрелками, которые уже поднялись и снова устремились вперед.

— За сердце нашей Родины, за любимую Москву!

— Гвардейцы-панфиловцы, вперед!

— Ура-а-а!

— А-а-а-а! — прибоем покатился под наблюдательным пунктом воинственный клич, и Береговой увидел, как, нарастая и множась, двигались цепь за цепью пехотинцы.

— По ориентиру три... беглый огонь! — с особым упоением повторил его команду в телефонную трубку Аямбек...

Поздно ночью, когда захватившие станцию Крюково фашисты были истреблены и свежие резервные соединения довершали разгром гитлеровских частей далеко за станцией, Серебряков собрал своих командиров и политработников в том самом доме, который артиллеристам запомнился как «ориентир три». Здесь еще недавно размещался штаб крюковской группы гитлеровских войск. Фашистские штабные офицеры постарались устроиться с удобствами, даже с комфортом. Они были самонадеянны и нахальны, фашисты, в те первые месяцы войны. Они считали себя непобедимыми: сегодня — Крюково, завтра — Москва, победа, и такой ли комфорт ждет их впереди!

Так мечталось им в этом просторном и светлом русском деревянном доме, когда они, прихлебывая ром, весело склонялись над огромным планом совсем уже близкой Москвы. Но яростный снаряд навсегда прервал их мечты, и только чудом уцелел план Москвы.

Серебряков пригласил всех к столу и склонился над планом. На плотной глянцевой бумаге змеились улицы, переулки, голубела Москва-река, зеленели пригороды. Темно-коричневой линией с особенной тщательностью был выписан Кремль.

— Обратите внимание, — сказал полковник Серебряков, — на плане отсутствуют стрелы, определяющие направление ударов немецких войск. Москва уже как бы взята ими.

Подполковник Курганов резким движением вскинул на плечо свою неизменную бурку и четко, по-солдатски, прозвучал в наступившей тишине его простуженный голос:

— Не выйдет им Москва!

— Москва им не вышла, — поправил Курганова Серебряков, чуть улыбаясь. Впрочем, он тотчас погасил улыбку и уже строго продолжал: — Нам, товарищи, непосредственным участникам этого сражения, трудно сейчас осмыслить, какой огромный подвиг совершила здесь Красная Армия во имя Родины, да и, пожалуй, во имя всего человечества.

Минуту Серебряков молча смотрел на лежащий перед ним план Москвы.

— Да, — продолжал он в раздумье, — надо... надо понять, осмыслить и довести до сознания каждого гвардейца, что здесь, на дальних подступах к Москве, мы начинаем бой за разгром гитлеровской армии, начинаем свой поход на Берлин.

1948 г.

В Алма-Ате, на одной со мною улице, много лет жил Илья Яковлевич Сьянов^* — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза. Волевой, честный и очень скромный русский человек.

Таким он был на фронте. Таким остался и после войны. Сейчас мой давний товарищ на пенсии и живет в Сочи...

При взятии Берлина Сьянов командовал стрелковой ротой. Бойцы называли его «Наш Сержант». 30 апреля 1945 года его рота первой ворвалась в рейхстаг. Над ним взвилось красное знамя — Знамя Победы.

Вот как об этом рассказывалось в листовке, выпущенной тогда Политотделом Армии:

«Впереди был Берлин. Командир роты повел своих бойцов на столицу фашистской Германии и первым ворвался в город.

Его рота успешно продвигалась к центру Берлина и вышла к Шпрее. За рекой возвышалось здание рейхстага. Сьянова охватило волнение. Сколько труда, крови и жизней стоило нам, чтобы прийти сюда!

Триста метров до рейхстага нужно пройти по чистому месту. Впереди, через Шпрее, — забаррикадированный мост. Каждый метр земли покрыт сплошным вражеским огнем.

— Победители, за мной! — звучно крикнул Сьянов и перескочил через баррикаду.

Презирая смерть, он прямо пробивался вперед. Первым из батальона Неустроева вступил в рейхстаг Илья Яковлевич Сьянов. За ним в здание ворвались бойцы его роты.

...Фрицы подожгли рейхстаг. В огне и дыму сражались бойцы Сьянова... На помощь Сьянову пробились бойцы других подразделений. 30 апреля рейхстаг пал, а через два дня, 2 мая, Красная Армия полностью овладела Берлином.

В Москве — советской столице — прогремел салют в честь великой победы. Это и тебя, Илья Сьянов, славит Родина. Ты проявил невиданный героизм.

Так пусть гремит о тебе овеянная порохом слава, о тебе, советский человек, воин и Герой»...

В листовке не было написано еще об одном подвиге, который совершил Илья Сьянов. В один из тех незабываемых дней его назначили парламентером — передать врагу ультиматум о безоговорочной капитуляции. От имени советского командования. От имени советской Родины.