Но нет.

Это было бы слишком просто.

Никаких следов магии или какого-то иного волшебства. Леон это чувствовал. Определять магию, чувствовать ее и даже видеть обучали на самом первом курсе. И не кто-нибудь, а герцог Трента, маг высшей категории, один из хранителей столицы. Говорили, что он и еще пятеро хранителей могли в одиночку защищать Фервал.

Уроки, которые вели хранители, всегда вызывали в школе повышенный интерес. Кадеты, часто шумные и беспокойные, вели себя тихо, будто мыши перед кошкой. Еще бы, каждое слово хранителя было на вес золота! Ведь одним из них, хранителем-паладином, был сам император Эмри.

Можно было пропустить мимо ушей логику или основы астрологии. Можно было зевать после ночного дежурства, забившись на самый задний ряд в кафедре алхимии. И даже слушать вполуха арифметику. Но уроки хранителей были основой учения паладинов, так что определять магию мог каждый из святых воинов. Ничего подобного в веселом квартале не было даже близко. Ходил слушок, что некогда на этом месте было капище какого-то духа, который отвечал, будучи на службе у Бетрезена, за плотские удовольствия. Но потом, когда Бетрезен предал Всевышнего, когда поднял орды Проклятых, этот дух отказался от своего покровителя и был Бетрезеном уничтожен. Все капище провалилось под землю, но какая-то его частичка сохранилась на земле, тут, где некогда стояли камни святилища. Этот дух и вселяет в сердца людей радость и безудержную жажду наслаждений.

Может быть, и так.

А может, сходились в эти кварталы люди особого душевного свойства. Склонные к беззлобному прожиганию жизни и богатства.

Как бы то ни было, просто гулять тут было приятно. Особенным богатством, как, например, все тот же Слав, Леон не обладал, тратить ему, кроме невеликого кадетского жалования, было особо нечего. И хотя всем необходимым обеспечивала его Империя, Леон предпочитал откладывать деньги на черный день, нежели прогуливать их на хмель и женщин.

Нет, он не был жадиной. Юноша легко и охотно кидал монетки уличным циркачам, шутам и акробатам. Их заработок казался Леону честным, и на самом деле он более всего любил именно эти представления. Они напоминали ему о том беззаботном, в сущности, времени, когда он мальчишкой ездил с отцом на ярмарку. И, может статься, видел все тех же акробатов, смеялся вместе с ними. Они каким-то необъяснимым образом связывали его с погибшим отцом. В этом чувстве не было боли. Только светлая, легкая грусть по чему-то давно ушедшему.

Леон не торопясь двигался в толпе. Иногда его хватали за руки. Какие-то женщины, смеясь, тянули его куда-то. Он осторожно высвобождался. Девушки кидались на шею. Висли. Даже целовали. Леон улыбался… Но все равно шел дальше.

На него, будто облако, опустилось спокойствие. Не равнодушие, но какая-то отрешенность. Все эти эмоции, радость, безудержное веселье, страсть доходили до Леона как через плотный слой ткани, уже притупленными, ослабевшими. Они не захватывали его, а просто омывали, подобно морским волнам.

Так он вышел на главную площадку веселых кварталов – Круглую площадь.

Сюда сходилось пять широких улиц, на которых могли разъехаться экипажи. Несколько карет стояло неподалеку. Из приоткрытых окошек за происходящим на площади кто-то наблюдал. Экипажи были черными, без гербов, но добротными, заметно дорогими. Кто-то из Верхнего города прибыл сюда инкогнито.

На кареты, впрочем, никто внимания не обращал.

Леон огляделся и совсем уж решил направиться в «Веселую пуговицу», что располагалась неподалеку, как вдруг увидел в центре площади что-то знакомое.

Тот самый бородач, что сидел в «Зеленой утке», сейчас подкидывал в воздух тяжелые гири, разгибал подковы и рвал цепи, напрягая рельефную мускулатуру.

Леон остановился.

Чувство, что этого бородача он где-то видел, стало таким острым, таким явным, что у юноши засосало под ложечкой.

Силач имел успех, публика охала восхищенно, хлопала в ладоши. На сцену летели монетки. Бородатый атлет кланялся и брался за очередной снаряд.

Леон подобрался поближе.

– А сейчас, уважаемая публика, наш силач по прозвищу Горный Медведь покажет вам нечто невероятное! – надрывался карлик-конферансье, катаясь колесом перед сценой. – Целых семь ядер пушки-гиганта, сконструированной снежными гномами, он будет подбрасывать одновременно! Внимание!

«Горный Медведь?» – Леон прищурился, рассматривая силача, готовящегося к исполнению опасного номера.

В воздух полетели большие каменные шары.

И вдруг Леона осенило!

Он точно знал этого человека! Точно знал! Когда-то давным-давно, на ярмарке! Но только звали его тогда Снежный гигант, да, точно! А это значит.

Сердце Леона взволнованно забилось!

Он решительно пошел вперед, работая локтями, проталкиваясь. На него шикали, толкали в ответ, откровенно ругались, но он не останавливался. Леон подобрался к самому краю импровизированной сцены и стал протискиваться вдоль нее туда, где стояли, загораживая проход, телеги бродячих артистов.

– Это был Горный Медведь! Уважаемая публика, ваши овации!

Люди вокруг захлопали, закричали! Леон тоже аплодировал, пробираясь между тем дальше. Но он не успел.

– Мы долго этого ждали, уважаемая публика, и вот перед вами…

Леон замер.

– …волшебная, удивительная, легкая как ветерок…

Леон осторожно, чтобы не спугнуть, повернулся к сцене.

– …эльфийская принцесса!

Ткань, что отгораживала сцену, отодвинулась, и вышла она!

Она стала еще более воздушной. Буквально прозрачной показалась она Леону в этот момент.

Марта.

Девушка танцевала. Танцевала…

А Леон, забыв все на свете, глядел на нее. Будто пытался впитать этот образ, выпить его, сохранить навечно в себе!

Пробраться за кулисы, какими бы условными они ни были, оказалось не просто. Если мальчишку с ярмарки могли просто не заметить, то молодой кадет привлек внимание трех бугаев, одетых по-попугайски ярко, что подрядились охранять артистов. Один из них, лысый крепыш, упер ладонь в грудь Леона и просипел:

– Куда идете, гражданин?

Обращение вежливое, не придерешься. Но сказано с теми узнаваемыми интонациями, которыми пользуются уличные бродяги, намеревающиеся почистить кошелек зазевавшегося прохожего.

Леон молча оглядел охрану. Двое с дубинками, один крутит на пальце веревочку с грузиком. Неприятно крутит. Умело. Леон видал, как такими веревочками вдребезги разносятся крепкие толстостенные горшки из обожженной глины.

Ребята крепкие, но все-таки не преграда.

Однако начинать драку прямо на площади было не разумно.

– Мне нужно туда, я друг.

– Чей еще друг? Туда, – лысый ухмыльнулся, передразнивая Леона, – всем хочется. Но никому нельзя.

Какие-то уроды стояли между ним и той, что когда-то назвала его рыцарем.

Леон почувствовал, как закипает внутри злость.

Охранники подобрались, видимо, почувствовав угрозу.

Молчание затягивалось, казалось, еще чуть-чуть – и между ними проскочит искра.

И тут, будто светлый ангел во мраке ночи, за спинами охранников мелькнула она.

– Марта! – крикнул Леон и поднял руку. Он хотел что-то сказать, чтобы она вспомнила.

Но охрана неверно истолковала его действия.

Лысый присел, и внизу живота будто бы что-то взорвалось!

Боль мигом растеклась по животу вверх. Стало трудно дышать.

Леон присел, зажимая руками больное.

Охрана мерзко заржала. Приученные к уличным дракам, эти ребята были чужды любому искусству. Даже искусству боя, предпочитая бесхитростные, но надежные приемы. Пинок в колено, удар в пах, тычок в горло или «под солнышко». Да и все, потом только заточку в печень, и готов клиент.

– Давай вали отсюда, гражданин, – фыркнул лысый.

– На «вы»… – просипел Леон.

– Чё?

– На «вы». – Он осторожно выпрямился. Было по-прежнему больно, но теперь боль сделалась тянущей, мерзкой. Хотя и терпимой. Марты уже не было видно. – К незнакомому гражданину надо обращаться на «вы». Так принято.