– Так, так. Это что же получается? Выходит, померанцы открыли огонь в территориальных водах Мурома? – спросил обрат эмиссар, глядя на развалины «Ямдана». Как ни в чем ни бывало бубудуск уже вновь появился на юте.

Де Фридо-Бранш промолчал. Как ни было жаль, сутки домашнего ареста, на которые он имел право изолировать Гломму, уже истекли.

– Да, – усмехнулся старпом. – Открыли огонь. И всей эскадрой.

– Следовательно, если мы их догоним… Ну, то есть, если очень близко подойдем…

– То с нами будет примерно то же самое, святой отец.

Услышав эдакое, Гухаггор Гломма потерял интерес к разговору и несколько переменился в лице. Потом вспомнил о неких срочных делах и спустился в свою каюту.

– Кажется, ветер посвежел, – простодушно сообщил старпом.

– Это ненадолго, – проворчал де Фридо-Бранш. – Обрат эмиссар скоро вернется.

Ветер стих ночью. Паруса обвисли. Справа и слева по борту проплывали темные, покрытые густыми лесами острова, многие из которых и названия-то не имели. Плохо слушаясь руля, «Дюбрикано» дрейфовал по течению, и пару раз только вовремя сброшенный якорь спасал его от посадки на мель. В таких условиях де Фридо-Бранш никому не решался доверить корабль.

Глотая кофе с коньяком, а в промежутках жутко дымя трубкой, он час за часом отшагивал по мостику, ибо такова доля капитанская. Никто острее капитана не чувствует, сколь хрупка и ненадежна граница между трюмом и водой, – всего несколько слоев досок. В походе кораблю ежечасно, если не ежеминутно что-нибудь да угрожает. Это могут быть коварные черви-древоточцы. Или внезапный шквал, способный в клочья разодрать паруса и даже положить судно мачтами на волну. Это может быть риф, недружелюбный морской ящер, течь в расшатанных пазах, песчаная банка или чудовищная волна-убийца. В сплавных реках еще встречаются и так называемые топляки – полусгнившие, насквозь пропитанные влагой бревна с тяжелыми комлями. Такие бревна малозаметны, плывут почти вертикально, а при столкновении способны проткнуть даже полуметровую обшивку фрегата.

Против всех многочисленных напастей в сущности есть лишь одна надежная защита – постоянное человеческое внимание. Худо, если капитан не имеет надежного помощника среди своих офицеров. Тогда на него ложится непосильная нагрузка. А надежные люди среди офицеров имперского флота редки. От молодых офицеров орден прежде всего требует не безукоризненных знаний, а безукоризненной преданности. И, разумеется, получает то, что требует. По крайней мере на словах.

От трехсуточных недосыпа и усталости де Фридо-Бранш почти потерял способность мыслить. Зато обострилась его способность предчувствовать. И ничего хорошего эта способность не сулила. Особенно после стычки с обратом эмиссаром.

После происшествия на мостике и последовавшего ареста Гухаггор Гломма вел себя очень тихо, предпочитая не показываться на верхней палубе. Все свое время он проводил в смиренных молитвах и в оказании помощи раненым бубудускам. Но как только впереди показались паруса главных сил имперского флота, поведение обрата Гломмы заметно изменилось. Он вновь приобрел и осанку, самоуверенность, и почти былую надменность. Командовать, правда, больше не решался.

«Дюбрикано» приблизился к флагманскому кораблю и стал на якорь. Для Фридо-Бранша, отправляющегося с докладом к адмиралу, спустили шлюпку. Ни слова не говоря, туда же прыгнул эмиссар.

– Я не давал вам разрешения, – сухо заметил де Фридо-Бранш.

– Оно и не требуется, – ледяным тоном сообщил бубудуск.

– По-моему, вы опять забываетесь, святой отец.

– Нисколько. У вас нет права ограничивать мои передвижения. Тем более у вас нет права задерживать передачу нескольких писем проконшесса Гийо обрату эскандалу флота.

Матросы в шлюпке вопросительно посмотрели на своего капитана. Но в этой ситуации, увы, устав был на стороне Гухаггора Гломмы. Если в конфликте перед Скрипучим мостом де Фридо-Бранш мог ссылаться на закон, сколь ни мало это значило для ордена, то насильственное задержание эмиссара было равносильно добровольному упокоению. Гломма это прекрасно понимал, потому и вел себя подчеркнуто вызывающе. Провоцировал, ловил на эмоцию. Готовил реванш.

– Пропустите обрата эмиссара, – сжав зубы, приказал де Фридо-Бранш.

– Это невыносимо! Ты везешь с собой свой приговор, – прошептал бледный старпом.

– Дорогой Винц! Будет чудо, если ты ошибаешься.

Увы, старпом не ошибался. Де Фридо-Бранша арестовали сразу после доклада, прямо в коридорчике перед адмиральским салоном. Сквозь тонкую переборку Командующий Флотом Открытого Моря прекрасно все слышал, но не счел возможным принять участие в судьбе одного из своих капитанов. Потому что мудрые адъютанты упросили Василиу сберечь себя для империи, базилевса и флота в столь грозный час.

Вместо адмирала некоторое участие в судьбе капитана принял обрат эмиссар Гухаггор Гломма. Он явился в карцер линкора «Упокоитель», принес мешочек сухарей и спросил:

– Ну, что скажешь, Унзиболан?

– Ничего утешительного, – усмехнулся де Фридо-Бранш. – Полагаю, имперский флот потерпит поражение всего от трех померанских линкоров.

– Да ты спятил! Уж не потому ли, что благодаря моим стараниям наш флот лишился услуг некоего капитана третьего ранга?

– Нет. Благодаря неусыпным стараниям всего Ордена сострадариев. Скромнее надо быть, обрат бубудуск. Мы с тобой – всего лишь частный случай.

И Гломма вдруг понял, что это правда.

– Типун тебе на язык, окайник!

– О, это неизбежно. Спасибо за сухари, Гухаггор. Но уж очень они жесткие.

– Альфред, ты спишь?

– Нет.

– Плечо не болит?

– А, ерунда. О чем ты беспокоишься? Старый шрам, пулю давно вынули.

– Тогда поцелуй меня вот сюда. Как в саду, помнишь?

– Еще бы! Ты меня тогда розами огрела.

– Бедненький… А нечего было к девке приставать! Кто б меня потом замуж взял?

– В самом деле? – лукаво спросил Обенаус, поглаживая ее шею.

– Ну… я же не знала точно.

– А теперь можно?

– А теперь нужно. Хочу!

– Так, моя хорошая?

– О-о…

– Еще?

– Ну что ты спрашиваешь… несмышленыш.

В дверь постучали.

– Вот ведь служба, – проскрипел Обенаус.

Бурно дыша, Алена откинулась.

– Иди, я подожду. Только ты это… недолго…

– Айн момент. Только пошлю всех к черту!

Обенаус накинул халат и вышел в смежный со спальней кабинет. Там обескураженно топтался Норуа в огромном старомодном парике.

– Прохор Петрович пожаловать изволил, ваша милость. Очень встревожен, прямо лица на нем нет. Говорит, срочно.

Новобрачный вздохнул.

– Ладно, зови. И подай баронессе завтрак. Кажется, она проголодалась.

Норуа открыл дверь и сделал приглашающий жест.

– Ты уж, ради бога, извини, ваша милость, – сказал Прошка с порога. – Видишь ли, Гийо велел передать соболезнования Алене Павловне.

– Соболезнования? Какие еще соболезнования?

– Да по поводу якобы скорой погибели Свиристела. Похоже, прознал, сволочь, что Стоеросов взялся вести эскадру.

Обенаус сел.

– Так, – сказал он. – Стряпчий подслушал?

– Он, подлюга. Говорило! Больше некому.

Обенаус знал, что Стоеросов намеревался выйти из Теклы в море и разведать, где и какие покаянские корабли находятся. А потом хотел вернуться в главное русло и там встретить эскадру Мак-Магона со свежей информацией. Он рассчитывал, что муромский скампавей не тронут. Но если Василиу узнает, кому теперь Свиристел служит…