Сами особенности тела многое говорили об образе жизни этих тварей. Забравшись повыше, деревяга поджидала жертву, на которую обрушивалась брюшным гребнем. При весе никак не менее сорока килограммов, деревяги могли оглушить довольно крупного ящера и даже переломать ему кости. Шусс Мартина уцелел только потому, что удар пришелся на луку седла, чем и был ослаблен.

– Спасибо за сейсс, – сказал Мартин. – Без него я бы не увернулся.

– Пожалуй, я тоже выпью, – отозвался Хзюка. – Я должен был подскочить быстрее.

Мартин пересел на запасного шусса, и они двинулись дальше. В середине ночи, когда оба въехали в очередной лес, Хзюка велел остановиться.

– Побудь здесь, никуда не уходи, – очень внятно сказал он. – Переправа близко. Я посмотрю, потом вернусь за тобой. Деревяг не бойся, в голых деревьях они не водятся. Бойся всего остального.

– Понятно, – вздохнул Мартин.

Голыми деревьями схаи называют нечто похожее на гигантские плауны далекого земного прошлого. Изогнутые внизу, наверху их стволы выпрямляются и почти вертикально тянутся к Хассару. Растут голые деревья редко, небо почти не заслоняют. Но вот само небо, подернутое облаками, света в ту ночь практически не давало.

Сейсс хорошо обостряет чувства, в том числе слух. Мартину казалось, что он слышит плауновый лес весь, как единое целое. В первозданную основу тишины вплетался легкий шум ветра, отдаленный плеск воды, шуршание ночных насекомых. Некоторое время еще слышался легкий шорох шагов удалявшегося Хзюки. Но вскоре они стихли. Прошло с полчаса. Хзюка не возвращался. Тут выяснилось, что кроме чувств сейсс обостряет еще и голод. Мартин нащупал в сумке кусочек вяленого мяса и принялся его жевать. В это время сзади и сбоку донесся едва различимый звук. Чуть погодя он повторился.

Мартин торопливо проглотил кусок и насторожился. Он не сомневался в то, что слышал шаги какого-то шусса. А шуссы сами по себе в ночном лесу не разгуливают. Ехать же на шуссе здесь мог только хачичей, поскольку Хзюка ушел пешком.

Мартин неподвижно ждал. Вскоре между стволами обозначилась неясная тень. Хачичей крался очень умело. Над подлеском из папоротников возвышались только его голова и плечи. И если бы не обостренный сейссом слух человека, и без того более тонкий, чем у схаев, враг сумел бы подобраться совсем близко.

Мартину вдруг стало холодно. Впервые за свою отнюдь не короткую жизнь он оказался перед необходимостью убить мыслящее существо. Причем перед самой настоятельной и недвусмысленной необходимостью. Убить хачичея требовалось непременно, иначе убьет он. Сомнений в этом быть не могло.

Медленно, миллиметр за миллиметром, Мартин поднял лук. Тут ему на миг показалось, что он замечен, поскольку хачичей надолго остановился. Но потом его шусс снова сделал шаг, другой, опять замер. Вероятно, паузы просто были отработанным приемом.

Преследователь держался рядом с тем путем, которым ехали Мартин и Хзюка. Чтобы в такой темноте заметить следы, требовались невероятные способности, способности выдающегося охотника. То, что хачичей шел по следу один, хотя уже наверняка знал, что врагов двое, говорило о его большой уверенности в себе. Уверенности испытанной, и испытанной многократно. Схаи очень практичны, они отнюдь не склонны к преувеличению своих возможностей, о таких случаях Мартин не знал. Следовательно, ему попался страшный враг. Мартин понял, что если не убьет его первой же стрелой, то не убьет вообще никакой. Но именно это понимание положило конец переживаниям морального порядка.

А хачичей с каменным терпением продолжал свое движение – два-три шага, перерыв, потом следовало еще несколько почти бесшумных движений идеально вышколенного шусса. По остроконечному силуэту Мартин понял, что на голове у хачичея шлем. Значит, на теле должна быть кольчуга. Незащищенными могли оставаться только лицо и шея. Попасть очень трудно, особенно ночью. Даже с расстояния в каких-то шестьдесят метров.

Но иного выхода не было. В любое мгновение враг мог услышать или сопение, или неосторожный хруст под ногами целых пяти шуссов, привязанных неподалеку. Быть может, уже и услышал, но еще не видел. Дальнейшее выжидание становилось все более рискованным. Мартин задержал дыхание, прицелился. И, когда руки приобрели нужную степень неподвижности, выстрелил.

Хачичей услышал щелчок тетивы по рукавице и мгновенно вскинул лук. Но точно прицелиться уже не успел, промахнулся всего на ладонь. Ответная стрела скользнула вдоль поднятой левой руки Мартина, хлестнула оперением по щеке и ушла в ночной лес. В то же время с приглушенным хрипом враг качнулся назад, потом вперед, выронил оружие. Затем обхватил ближайшее дерево, сполз на землю и затих. Поэтому астронавигатор второго класса Мартин Неедлы остался в живых.

Иоганн спросил:

– Мимо Замковой горы пойдешь?

– Я там три дня не был. На верхних выпасах трава должна уже подрасти. А что?

– Да так, ничего. Возвращайся пораньше.

– Ворон каркал? – усмехнулся Иржи.

Иоганн захохотал.

– Йа, йа, ворон.

Потом сделался серьезным.

– Бродит по лесу кто-то. Опять.

– Ох, – сказал Иржи, – да не пугай ты меня. От прошлого раза еще не отошел.

– А какого такого прошлого раза? Не было никакого раза.

– Надо же! И глаза – честные-пречестные. На ведьму в колбе ты иначе смотрел.

Иоганн захохотал.

– Ты бы себя видел!

Иржи смутился.

– Иоганн-нн! Ты это… когда из Юмма вернулся?

Иоганн посерьезнел.

– Вчера вечером. А что?

– Повесток еще не было?

– Чего тебе так не терпится? Армия не убежит, братец.

– Надоело коров пасти. Скорей бы уж отслужить, а потом…

– Что потом?

– Да в университет буду поступать. В Мохамаут. Если возьмут.

Иоганн захохотал.

– А если не возьмут, то поступай в горную академию. Там нужно под землей ползать. Опыт у тебя теперь большой!

– Да? Слушай, а что тебе Матильда тогда сказала? Я не разобрал.

Тут переменить тему решил Иоганн.

– Погода опять плохая будет, – озабоченно сказал он. – Знаешь что? Держись-ка ты в середине стада.

– Это зачем?

– Да железяки ведь ходят медленно. Убежать успеешь. Понял?

– Нет. Какие такие железяки?

Иоганн хохотнул, но нерешительно.

– Опасное это дело – пасти коров, – сказал он.

– Ага, – согласился Иржи. – Героическое. Скорей бы в армию. Там хоть ружье дадут.

Как ни странно, Каталина была уже на ногах. И не просто на ногах, а еще и Однорожку успела вывести. Иржи насторожился. Что-то этакое должно было случиться.

– Слушай, Иржик. Я все думала, говорить тебе или нет. – Знаешь, позапрошлой ночью, под утро, огонь на Замковой горе видела.

– Да ну? – удивился Иржи.

– Ага. Под обрывом. Качался и наверх лез, а искры вниз так и сыпались. Представляешь?

– Ну да? – не поверил Иржи.

– Истинный крест! Не иначе, нечистый баловал. Что бы это значило, а?

– Спать нужно по ночам, – убежденно заявил Иржи.

– Да, так спокойнее. Но по ночам-то самое важное и случается, – вдруг хохотнула Каталина.

Иржи насторожился.

– И что ж такое важное по ночам случается?

– Мальчик! Подрастешь – узнаешь.

Иржи отвернулся.

– Еще какие новости?

– Промеха вчера весь вечер в трактире просидела.

– С Фомой не целовалась?

Каталина хихикнула.

– А вот Фомы там почему-то не было. Да и остальные разбежались, не любят у нас, если Промеха разговоры слушает. Слушай, Иржик, ты уж за Однорожкой приглядывай.

– Да вроде, смотрю.

– Не обижайся. Знаешь, сон мне плохой приснился.

– А, сон. И ворон каркал?

– Тоже слышал? – обрадовалась Каталина. – Понятное дело, молодым да старым по ночам плохо спится. Слушай, а чего ты не женишься?

– Ворон же каркал.

– Это к свадьбе, – невинно сказала Каталина.