– Хорошо. Удачи!

– Конец связи? – спросил Роджер.

– Связи-то конец, – задумчиво ответила госпожа Илеа Лоа. – Но не было бы начала истории.

Не знаю как Круклис, а я с удовольствием наблюдал работу Президента. Решительность, четкость, стремительность и размах действий этой удивительной женщины впечатляли.

– Мы у вас в долгу, – сказал я.

– За что?

– Вы решили нашу проблему. И решили меньше чем за минуту.

– Так на то и выбраны, – простецки улыбнулась госпожа Илеа Лоа. – Но учтите, если дело дойдет до аукциона, шансов у вас очень мало. Можно сказать, их вовсе нет. Греггсен не просто богат. Он богат чудовищно. Даже не представляю, к чему такая бездна денег одному человеку. По-моему, он их коллекционирует ради самого процесса.

При этих словах я опечалился.

– Ну-ну, – сказала Президент Сатурна.

В ее черных глазах зажглись огонечки.

– Вовсе не обязательно, чтобы дело дошло до аукциона. Возможно, что Космофлот захочет просто подарить вам «Туарег». Думаю, такой поворот событий исключать нельзя.

Я хотел что-то сказать, но был остановлен плавным жестом.

– Так было бы справедливо, граф. После того, что вы пережили и свершили у Кроноса. Вот и все.

Госпожа Илеа Лоа встала. Аудиенция закончилась.

– Титан и в самом деле замечательная планета, – улыбаясь, сказал Круклис. – Жаль, что мы не можем задержаться.

– Прилетайте еще, я покажу вам наши шахты.

– Уверен, люди у вас лучше, – сказал я.

– Бюрократы здесь плохо себя чувствуют, – закивала Сатурн-Президент.

– Атмосфера не нравится?

Госпожа Илеа Лоа беззаботно рассмеялась.

– Ну конечно. Атмосфера. Вы умеете выражаться очень точно. Мистер Рыкофф, если окажетесь без работы, я с удовольствием возьму вас министром иностранных дел. Не забудете?

Я поразился до глубины души.

– Вас?!

Сатурн-Президент всплеснула руками:

– Нет, ну какие способности…

– В связи с экстренным пролетом фрегата Объединенного Космофлота Солнца прибытие планет-экспресса «Ситутунга» задерживается на двадцать семь геоминут, – объявил софус космопорта. – Сатурн-диспетчер Георгадзе приносит извинения и гарантирует, что предоставит возможность ликвидировать отставание на трассе.

– Интересно, этот несчастный Георгадзе когда-нибудь отдыхает? – удивилась Мод.

– Быть может, он робот, – проворчал Круклис.

Я похлопал его по плечу.

– Не переживай.

– Попробуй тут. Я опозорен, Серж. Чтоб какие-то девчонки… такого мудреца… Я же с Кроноса лечу!

– Тебе нужно развеяться.

– Это есть возмездие за прошлые жизни, Серж.

– Если и так, то не самое болезненное.

– Давайте прогуляемся, – предложила Мод.

После Кроноса это было едва ли не первым проявлением инициативы с ее стороны. Я обрадовался.

– Давайте, давайте!

Мы вышли в зал ожидания. Наступал вечер. За высокими окнами сгущалась тьма. Свет ламп многократно отражался в стеклах, создавая череду миражей. Центральный зал вокзала, и без того огромный, терялся в зеркальной бесконечности.

Просторные помещения на Титане – не каприз, не роскошь и не дань моде. Это дань необходимости. Человек здесь весит немногим больше, чем на Луне, и процесс прямохождения имеет особенности. Отталкиваешься от пола, виснешь в воздухе и размышляешь о чем-нибудь. Либо разглядываешь макушки тех, кто еще не прыгнул. Потом, если ни с кем не столкнешься, медленно опускаешься метрах в трех-четырех. Совсем не обязательно в том самом месте, куда стремился.

Вот такими растянутыми, порхающими шагами к нам подходили и подходили люди. Пожимая руки, отвечая на приветствия и поздравления, мы постепенно приблизились к памятнику человеку, открывшему Титан. Он был установлен меж двух фонтанов с сонно падающими струями.

Волнообразный пьедестал, суживаясь к верху, переходил в фигуру мужчины, обеими руками опирающегося о старинную конторку. Движение вверх продолжалось линией шеи, вырастающей из отложного воротничка, поднятым лицом и взглядом, устремленным к невидимым во мглистом небе звездам. На постаменте мерцала надпись:

– Да, – сказал Круклис. – О нас так не напишут. Живем бесстыдно долго.

– А спасибо скажут?

– Серж, тебя мало благодарили?

– О! Больше, чем Гюйгенса. Вот кого бы графом сделать.

– Не все в моих возможностях.

– А что в твоих возможностях?

– Зависит от обстоятельств.

– А в нынешних обстоятельствах?

Круклис неохотно повернулся ко мне.

– Серж, человека не переделаешь. Что с ним ни твори, человеческая основа сохраняется, точно тебе говорю. Наслоения возможны разные, а вот основа – та. Среди людей я такой же людь, как все. Только чуток постарше.

– Это что, этика?

– В том числе.

– Хорошая штука – этика.

Круклис усмехнулся.

– Ты все еще меня опасаешься?

– Не тебя. Тех, кто чуток постарше.

– Вот это правильно. Сам опасаюсь.

– Ого! Такое, значит, положение, Парамон?

– Такое, Серж.

– И что же делать?

– Учиться, – неожиданно сказала Мод.

И я вспомнил, что опасаться нужно не только за Круклиса. Но не знаю почему, вместо этого почувствовал другое. Неожиданно я почувствовал себя тюремщиком. Тут очень кстати объявили посадку.

Форма планет-экспресса второй половины XXVIII века оказалась весьма лаконической – усеченная сфера.

В выпуклой части поэтажно располагались обзорный зал, каюты пассажиров и экипажа, рестораны, места для отдыха и развлечений, обширный парк-оранжерея. Ниже мощной антирадиационной плиты находились цистерны, гравитроны, реакторы, двигатели, просторный грузовой трюм и шлюзы.

Посадочные устройства отсутствовали. Планет-экспресс никогда не совершал посадок. Он пребывал в беспрерывном движении, то приближаясь к Солнцу, то удаляясь. Пролетая мимо очередной планеты, лайнер принимал новых пассажиров, высаживал желающих, после чего продолжал свой бесконечный рейс. Словом, планет-экспрессы представляли собой развитие известной идеи «Космического странника», высказанной старороссийскими учеными Гительзоном, Барцевым, Охониным и Межевикиным в конце XX века.

Никаких ангаров и переходных тамбуров на «Ситутунге» тоже не предусматривалось. Спасательные шлюпки, и те крепились к наружной обшивке. А поднимающиеся с планет ракетопланы погружали носы прямо в шлюзовые камеры, устья которых находились в днищевой части судна, между раструбами дюз. Люди выходили, входили. После этого челноки отчаливали, а планет-экспресс продолжал свой бег. Его полет не прерывался.

Признаться, я уже успел попривыкнуть к хвалебным речам и пышным церемониям. Ничего такого на «Ситутунге» нас не ожидало. Зато среди встречавших была госпожа Кэтрин Н'Гбоа, одна из моих внучек, со своей пятилетней дочерью Доминикой.

– А это Эзра, мой муж, – сказала Кэтрин. – Эзра, покажись, дедушка добрый.

Из-за ее спины вышел огромный негр, непонятно как там скрывавшийся.

– Мой Эзра – капитан «Ситутунги», – с гордостью сообщила Кэтрин. – Эзра, пожми руку дедушке!

– Очень рад, мистер Рыкофф, – сказал капитан «Ситутунги». – Много о вас наслышан.

– Деда, а почему ты без бороды? – пропищала Доминика. – У дедов должна быть борода.

– Она у него отсохла, – сообщил Круклис.

– О! Не умывался?

– Вовсе нет! – возмутился я. – Умываюсь.

– Тогда почему?

– Да от старости, – сказал Круклис.

– Старость – это когда все обтрепывается, да?

– Ну… в общем, да, – согласился я.

– А почему ты не обтрепанный?

– Доми, – строго сказала Кэтрин, – дай взрослым поговорить. Серж, мы с Эзрой всегда летаем вместе. Ни к чему создавать сексуальные проблемы. Правда, Эзра?

– О, йес!

– Кэтрин, а ты кем работаешь?