Артабан сдался и вступил в заговор. Оба крамольника решили привлечь к себе двоюродного брата Юстиниана — популярного в народе полководца Германа и его сыновей. Старшим из детей Германа был Юстин, «юноша с первым пушком бороды, очень энергичный и быстрый на всякое дело; незадолго перед тем он получил консульское кресло». Впоследствии он станет известным полководцем, и мы еще встретим Юстина на страницах книги.

Через этого неглупого и честолюбивого парня и стали действовать армянские заговорщики. Артабан вывел своего родича Аршака на Юстина. Аршак начал действовать. Юстину и его отцу Герману он обещал царство, если только те помогут свергнуть Юстиниана. Свое предложение Аршак изложил в храме, куда для вящей таинственности пригласил Юстина, взяв прежде клятву, что молодой человек никому не расскажет о тайной беседе.

Когда юноша дал клятву, Аршак раскрылся во всей красе. Как может Юстин смотреть на то, что большая часть должностей при дворе распределяется среди случайных граждан?! Высших чинов достигают «люди низкого звания из рыночной толпы». Тут мы видим, что Прокопий, передающий этот разговор, буквально корчится от еле скрываемой ненависти к Юстиниану Рыночная толпа, случайные люди… По мнению Кесарийца, Юстиниан всю страну перевернул с ног на голову. Прокопий тайно сочувствует заговорщикам. Его не устраивает только одно: что они не довели дело до конца, оказавшись глупцами.

Аршак продолжал. По его сведениям, Велисарий возвращается из Италии после неудачной кампании. Это значит, что Германа и его родню окончательно задвинут на второй план. Император обожает своего бывшего телохранителя, подавителя «Ники» и завоевателя вандалов.

Заметим попутно, что рассуждения ряда современных историков о «зависти» Юстиниана по отношению к Велисарию (из-за побед, одержанных великим полководцем) не соответствуют действительности. Современнику событий, Аршаку, реальность виделась совершенно иной. В его глазах пострадавшим от режима был вовсе не Велисарий, а Герман, потому что император выдвигает на высшие посты новых людей вместо того, чтобы обеспечивать привилегиями родственников и свойственников. Крестьянскому императору совершенно чужд дух аристократизма! Зато Аршак происходит из армянского царского рода, ему понятны обиды имперской знати. Он пытается склонить Юстина на свою сторону…

Но не тут-то было. «Услыхав это, Юстин пришел в страшное замешательство, голова у него пошла кругом, и он заявил Аршаку, что ни он, ни отец его Герман этого делать никак не могут». Молодой человек обо всём доложил отцу. Тот ужаснулся. Надо действовать, но как? Бросить по адресу армян бездоказательные обвинения? Но практика доносов не была принята при дворе православного императора.

Герман посоветовался с Маркеллом — начальником дворцовой стражи. Судя по имени, этот Маркелл принадлежал к числу вельсков, то есть римлян, — словом, был соплеменник Юстиниана. Возможно, именно его мы встречали в битве при Даре как одного из офицеров. Император назначил его на должность далеко не только благодаря этническому родству. Начальник стражи «был человеком суровым по характеру, крайне молчаливым; он ничего не делал из-за денег, не любил ни смешных слов, ни смешных представлений; не чувствовал расположения к распущенному времяпрепровождению; вел он всегда жизнь суровую и чуждую удовольствий; до мелочности был предан справедливости и страстно любил правду». Так описывает этого человека Прокопий, который всегда рад малейшему поводу очернить людей Юстиниана, но здесь повода не находит. Перед нами — образ рыцаря без страха и упрека. Вероятно, Маркелл оказался одним из лучших в окружении императора. Кроме того, он обладал здравым смыслом.

— Неудобно, — сказал он Герману, — чтобы ты был доносчиком. Если Аршак сумеет бежать и скрыться, то обвинение останется недоказанным. Я лично, не проверив дела, не привык верить или докладывать императору. Поэтому я хочу или услыхать своими собственными ушами, или чтобы кто-либо из моих близких по уговору с вами совершенно ясно услышал крамольные речи.

Герман понял, что в любой момент может превратиться из обвинителя в обвиняемого. Требовались доказательства. Полководец велел своему сыну Юстину сделать так, чтобы заговорщики разоблачили себя.

Но с Аршаком Юстин говорить не мог. Тогда он привлек двух других армян, состоявших в заговоре, — Артабана и какого-то Ханаранга. У последнего Юстин хитростью выудил все данные о заговоре. Разговор состоялся в комнате, часть которой была отделена шелковой занавеской. За нею прятались люди Маркелла. Они услыхали подробности беседы.

Заговорщики рассуждали, что нужно одним ударом покончить с Юстинианом и Велисарием. Если убить только Юстиниана и провозгласить императором Германа, то может разразиться гражданская война: Велисарий объединит чернь, которая составляет сторонников Юстиниана, пойдет на столицу и перебьет заговорщиков. «Но как только Велисарий прибудет в Византию и будет у императора во дворце, тогда поздним вечером они явятся туда, захватив кинжалы, и убьют Маркелла и Велисария вместе с императором». Таков был план.

Маркелл выждал удобный момент и доложил обо всём царю. Базилевс был поражен, разгневан и посчитал Германа виновным в том, что тот не донес сразу. Император «велел тотчас же арестовать и заключить в тюрьму Артабана и его соучастников и приказал некоторым из начальников произвести допрос под пыткой», передает Прокопий.

Затем Юстиниан созвал сенат, чтобы решить вопрос о наказании виновных. Мнения сенаторов разделились. Кто-то заступался за Германа, кто-то распалял гнев самодержца. «Все остальные молчали, подавленные страхом и своим непротивлением предоставляя свободу проявлению его воли». Один только Маркелл говорил прямо. Начальник стражи заявил, что Герман давно предлагал сообщить императору о заговоре, но промедлил сам Маркелл, ибо «очень тщательно разбирался во всех мелочах и поэтому так медлил с сообщением». Гнев императора улегся. Начались расправы. Прежде всего Юстйниан разжаловал романтичного глупца Артабана, «не сделав ему, помимо этого, ничего дурного, а равно и всем остальным, если не считать того, что всех их держал под арестом, но без бесчестия, во дворце, а не в обычной тюрьме», сообщает Прокопий. На том и закончился армянский заговор. Похоже, базилевс разобрался и сообразил, что у крамольников не было опоры ни в народе, ни в армии, ни в сенате. Страхи прошли.

Юстиниан мог спокойно продолжать свою политику. «Святой император» совершенствовал империю и сражался с ее врагами. Что касается Артабана, то его вскоре помилуют и пошлют на фронт. Юстиниан не был безжалостным истребителем каждого, кто покушался на его власть. Мы видим, что отношения между властью и подданными в Византии гораздо тоньше, чем принято думать.

У базилевса оставались два главных внешних врага: остготы и иранцы. На восточном фронте наступило затишье, но продолжалось недолго. Схлестнулись между собой арабские племена: гассаниды и лах- миды. Первые по-прежнему ориентировались на Византию, вторые — на Иран. Действующие лица оставались всё те же. У палестинских гассанидов царем был Харис ибн Саалаба (529–549). Византийцы звали его Арета. Иракскими лахмидами правил ал-Мунзир III ибн Нуман (505–554). Оба ненавидели друг друга. Ал-Мунзир был сильнее, наглее и энергичнее своего коллеги. Он постоянно тревожил палестинских арабов набегами. Наконец в 546 году захватил в плен сына Хариса и принес его в жертву планете Венера, которую арабы называли Узза. Это переполнило чашу терпения Хариса. Он собрал ополчение, напал на иракцев и нанес им крупное поражение.

Автор классической монографии «Арабы у границ Византии и Ирана» Н. В. Пигулевская пишет, что это поражение не слишком ослабило военный потенциал лахмидов. Еще в первой половине правления Юстиниана им удалось разгромить вождество бану кинд в северной и центральной Аравии. В результате иракцы надолго получили перевес в борьбе. Немаловажен еще один факт. Бану кинд, как и палестинские арабы, были христианами. После разгрома киндитов перевес получили язычники. Однако библейские традиции всё же остались. Пройдет всего несколько десятилетий, и они трансформируются в новую веру — ислам.