Некоторое время они молчали, прислушиваясь к разноголосому гомону вокруг.

– Погоди-ка, а ведь здесь совсем нет женщин, – вдруг понял Дипольд.

– Ни одной, – подтвердил Мартин.

– Их что, держат в особом подземелье?

– Может быть. А может, и нет. Вообще-то животворящую женскую утробу Лебиус тоже использует в черных магиерских опытах. Уж не спрашивайте как, ваша светлость. Один раз я такое видел… Жуткое, скажу вам, зрелище…

В голове Дипольда промелькнул образ Герды-Без-Изъяна. Неужто и первую красавицу Нидербурга ожидает та же участь? Бывшую красавицу…

Дипольд вздохнул. Сменил тему:

– Ладно, Мартин, а теперь, будь любезен, расскажи-ка мне все, что ты знаешь о големах.

– Ваша светлость, да откуда ж мне о них зна… А-а-а!

От неожиданного – резкого и сильного – рывка цепи, вживленной в кость, ноги Мартина дернулись к клетке пфальцграфа, а сам узник, вскрикнув, повалился на спину. На язвах, в глубоких кратерообразных ранах появилась свежая сукровица. Крепкие звенья, выходившие из распухшей плоти, заблестели влагой, отнюдь не предназначавшейся для смазки ржавого металла.

Вообще-то Дипольд мог бы дернуть эту цепь, пропущенную меж разделительной решеткой двух клеток, и посильнее, мог бы, наверное, и вовсе вырвать оживленные с железом кости из изуродованных конечностей. Однако для начала пфальцграф решил ограничиться малым.

– Ваша светлость! Ваша светлость! Ваша све-е-етлость! – умоляюще зачастил перепуганный Мартин-мастер.

Темнота вокруг вмиг ожила, загалдела:

– Давай, светлость!

– Ноги ему, как руку Сипатому!

– Об решетку!

– И цепью – по вареной морде!

Дипольд выкриков из мрака не слышал. Дипольд смотрел в уродливое, кривившееся от боли и страха лицо. Один глаз выпучен в ужасе. Другой – на «вареной» половине – смотрит все так же бесстрастно.

– Ты не можешь ничего не знать о големах, Мартин, – тихо, спокойно и внушительно произнес Дипольд, не выпуская из рук цепи соседа. – Раз уж сам участвовал в их создании, хоть что-то знать о них ты должен.

– Да-да-да, – потирая разодранные раны на ногах, поспешно согласился мастер. – Знаю. Кое-что…

– Ну так говори!

– Только мне, ваша светлость, в самом деле известно немногое, – вареный Мартин дрожал всем телом, слова его были еле слышны. – Насколько я понимаю, големы мастера Лебиуса – это особые твари, в которых сложная механика смешана с черной магией. Вероятно, именно магия приводит машину в движение и позволяет ею управлять. Еще там есть… быть может, есть…

Мартин запнулся, шумно сглотнул слюну.

– Что?

– Я не знаю наверняка, но, по-моему, в механическом големе имеются частицы человеческой плоти. Мне доводилось видеть… видеть заготовки… некоторые заготовки для голема… Органы, вырезанные из человека и оживленные с металлом.

– Как твои ноги и цепь?

– Да, только это было страшнее.

Дрожь Мартина усиливалась…

Массивная дверь в широком проходе между шкафами-башнями отворилась неожиданно легко и совершенно без скрипа. Дверь была смазана. Хорошо смазана. Маслом или колдовством. Или тем и другим сразу.

«Темновато», – подумал Альфред Оберландскии.

Маркграф Верхних Земель остановился на пороге помещения, которого в его замке быть попросту не должно. А было! И немаленькое притом. Даже щедрых световых потоков, лившихся из-за спины, из распахнутого дверного проема, из главной магилабор-залы, не хватало, чтобы полностью развеять мрак.

Сейчас можно было различить лишь выступавшую из полутьмы бесформенную громаду… Статую? Лепнину? Вычурную колонну?

Альфред повернулся к Лебиусу. Тот стоял за левым плечом, словно поджидающая своего часа смерть. Маркграфа аж передернуло от зловещей ассоциации.

– Магиер?! – бросил он.

Вопрос – как приказ. Таким тоном, каким разговаривают не со смертью, а с рабами.

– Почему так темно?

Тон принят. Приказ понят. Исполнен. Быстро, беспрекословно. Точно.

Шепот, шелест магиерского балахона, пасс рукой, щелчок пальцами – и полутьма отступила. И тьма исчезла.

Свечей и факелов здесь не было, в гладкой, словно гигантским ножом срезанной, каменной кладке напрочь отсутствовали бойницы и окна. Зато, повинуясь воле магиера, разом вспыхнули светящиеся кристаллы и неправильные магические шары с бесчисленным множеством маленьких сияющих граней – то ли вмурованные, то ли неведомой силой втиснутые в стены. Этих колдовских светильников в потаенной зале оказалось еще больше, чем в бывшей трапезной, и сияли они особенно ярко, отчего, казалось, светилась сама кладка стен. А может, и правда светилась, пропитываясь флюидами кристаллов, частично обретая их магические свойства.

Свет проникал всюду, свет щедро заливал все углы и ниши просторного каменного мешка. Только свет этот был холодным, искусственным каким-то, неестественным. Режущим с непривычки глаз.

Альфред сморгнул несколько раз. И разглядел наконец… Нет, перед ним стояла не статуя, не барельеф лепнины и не колонна. Голем. Стальной голем. Механический голем. Раздетый, если, конечно, можно так выразиться о том, что никогда не знало одежд. Разоблаченный, избавленный от лат. Грозный. Таинственный. Жуткий.

Змеиный граф смотрел на монстра, затаив дыхание. Прежде сюда, в святая святых своего магиера и механикуса, Альфред Оберландскии не входил ни разу. Он вообще не подозревал о существовании этого тайника. И прежде ему не доводилось, да и не хотелось, по большому счету, видеть открытое, не защищенное толстыми пластинами сплошной темной брони нутро голема. Прежде – нет. Теперь – да. После первого боевого испытания голема на нидербургском турнире властитель Верхней Марки в приказном порядке потребовал у Лебиуса показать ему победителя остландских рыцарей в его истинном облике, без доспехов. Магиер повиновался.

И вот перед Альфредом Оберландским высилась металлическая ребристая конструкция, удерживаемая у стены надежными растяжками: цепи, ремни, крючья. Да уж, конструкция…

Прочный стальной каркас с острыми углами и плавными изогнутыми дугами. А внутри и частично снаружи – неведомая, немыслимая механика. Меж жестких ребер каркаса, будто в полуразобранных гигантских часах, лишенных стрелок, виднелись большие и малые шестерни и шестеренки. И застывшие в глубоких проемах поршни. И поблескивающие смазкой шарниры. И прочие – подвижные и неподвижные – металлические части. И сцепленные друг с другом сегменты, и сочленения, и детали как совершенно бесхитростных, так и странных, прихотливых форм… Об их сути и предназначении мог бы поведать только сам создатель голема. Но не факт, что объяснения его будут понятны простому смертному.

Сверху – на выступающем из металлического каркаса жестком основании, на стянутом широким стальным кольцом пучке труб и трубок самого разного диаметра – находился округлый… условно округлый… Железный колпак, что ли… Так решил Альфред. Большой чудной колпак, укрытый защитной кованой решеткой и плетеной проволочной корзиной с многочисленными отверстиями. Чуть вытянутый, немного смахивающий на гигантское яйцо, собранное из изогнутых, плотно подогнанных друг к другу, стянутых болтами и зажимами пластин, проволочных фрагментов, колец, дисков… Еще колпак этот был похож на пару огромных, спаянных воедино клепаных шишаков с путаной мелкокольчатой бармицей. Что сокрыто за ними – не видать. Но спереди имелись две дыры, заткнутые тряпицами. Промасленными и перепачканными чем-то красным.

Эти два близко расположенные друг к другу комка ветоши казались вырванными глазами. Да и вообще… Оплетенный проволокой и окованный железными прутьями яйцеобразный колпак чем-то напоминал необычайно крупный череп. Правда, без пугающего оскала: рот и зубы у странной металлической «головы» отсутствовали напрочь. Как, впрочем, и нос.

В неподвижной, растянутой цепями конструкции можно было также без особого труда различить две руки, две ноги, а если заглянуть сзади, то и выпирающие сочленения стального гибкого столба-позвоночника, собранного из отдельных прочных, но подвижных фрагментов. Отдаленно все это походило на скелет человека. Скелет великана. Но очень отдаленно. К тому же весь «скелет» был густо опутан пучками стальных струн и медной проволоки. Кое-где в эти связки вплетались упругие кожаные ремни и цельные скрученные, сшитые воедино полосы. Причем кожа была вымочена в невесть каких растворах и невесть каким образом усилена металлом. А порой проволоку обвивали толстые, отчего-то тоже посверкивающие металлическими отблесками, явно воловьи жилы – из тех, что идут на тетивы тяжелых арбалетов.