Сопротивления рыцари Дипольда не встретили. Баррикад перепуганные нидербуржцы не возводили, с крыш высоких — в два-три этажа — домов не летели камни и стрелы, отряды городской стражи и гарнизонных наемников-ландскнехтов не спешили перегораживать тесные проходы плотными шеренгами и массивными оборонительными рогатками. Всюду царили паника и смятение. Горожане в ужасе разбегались перед невесть откуда взявшимся воинством, прятались по домам, лавкам и подвалам. Стражники, рассеянные по улицам, бросали оружие и сдавались целыми десятками.

— Змеиный граф! Змеиный граф в городе! — с дуру орали то тут, то там. Орали так, будто в Нидербурге действительно со дня на день ожидали появления Чернокнижника.

Слух разнесся по городу молниеносно, окончательно сломив волю к сопротивлению. Когда же ситуация прояснилась, город полностью находился во власти гейнского пфальцграфа. И Дипольд воспользовался обретенной властью, не мешкая. Железо следовало ковать пока горячо, пока первый страх переполошенных бюргеров не улегся…

Переговоры состоялись на рыночной площади — опустевшей, обезлюдевшей, окруженной гейнцами. Простые горожане сюда не лезли, проявляя должное благоразумие. Обезоруженная городская стража и ландскнехты, не оправдавшие надежд нанимателей, тоже скромно держались в стороне и предпочитали ни во что не вмешиваться.

Несколько повозмущалась и покуражилась — больше, правда, для виду — городская знать, чья немногочисленная свита, запершись в неприступных домах синьоров, не дала себя разоружить. Правда, узнав о планах Дипольда, отпрыски древних и прославленных родов, обосновавшиеся в Нидербурге, всецело приняли сторону пфальцграфа. Благородные нидербуржцы тоже возжаждали присоединиться к остландской армии и отправиться в поход против ненавистного Чернокнижника. Только вот пользы от таких союзников было, в общем-то, немного.

Проблема заключалась в том, что кроме своих смехотворно малых дружин и собственных мечей благородному, но, увы, небогатому сословию города предложить было нечего. Артиллерия, ради которой затевался весь сыр-бор, как и склады с орудийными припасами, как и пушечных дел мастера, как и наемники, вкупе со всей городской стражей, находились в подчинении либо бургграфа, либо — в его отсутствие — городского совета.

Бургграф в городе отсутствовал. Рудольф Нидербуржский, лишившийся дочери в день злопамятного турнира, покончил с собой, а Карл Осторожный, являвшийся прямым сюзереном отнюдь не вольных нидербургских земель, по своему обыкновению медлил с назначением нового градоначальника. Так что нынче всеми делами Нидербурга заправлял совет, большую часть которого составляли торгаши, цеховики, ростовщики и прочие толстобрюхие денежные мешки. Именно на их средства содержались гарнизон и орудийная прислуга, и именно они ведали изготовлением бомбард для нужд города, а также закупкой пороха и ядер.

А истинным хозяевам артиллерии идея похода на Верхнюю Марку категорически не нравилась. Нидербургские купцы, ростовщики, главы ремесленных гильдий, владельцы цехов и мануфактур, входившие в городской совет, испуганно жались друг к другу посреди очищенного торжища и не проявляли ни малейшего энтузиазма по поводу предложений пфальцграфа.

Делегацию бюргеров возглавлял сухонький старичок с лысым черепом, обрамленным жидким венчиком седых волос, с большим носом и парой круглых стекляшек, чудом цепляющихся за горбатую переносицу. Это новомодное изобретение, способствующее улучшению зоркости зрения, стоило, между прочим, целое состояние. Города, в которых производились подобные диковинки, можно было пересчитать по пальцам одной руки.

Горбоносый старик сохранял самообладание много лучше прочих членов городского совета. Пряча бегающие выцветшие глазки за блестящими стекляшками, пожилой нидербуржец многословно, осторожно и дипломатично выражал общее мнение.

— Правильно ли мы понимаем, что ваша светлость желает снять с городских стен бомбарды, опустошить пороховые склады и увезти с собой пушечных мастеров?.. — трагическим голосом вопросил он для начала.

— Да, моя светлость желает, — сердито бросил Дипольд. И внушительно добавил: — Также моя светлость желает получить от города и предместий коней и повозки, пригодные для транспортировки бомбард, ядер и пороха. Еще — съестные припасы и фураж на случай долгой осады. И работников для возведения фортификаций. Кроме того, моя светлость рассчитывает присоединить к своему войску состоящих на службе у Нидербурга ландскнехтов, конных и пеших стражников и городских стрелков при полном снаряжении. И наконец, моя светлость была бы весьма признательна, если бы городская казна выплатила вперед полугодовое жалование нидербургским солдатам, которые отправятся со мной в Верхнюю Марку.

Старик крякнул. Старик сглотнул. Старик вздохнул.

— Вы хотите забрать у города пушки, солдат, припасы и деньги… — печально произнес нидербуржец. — Но что будет с нами, если поход вашей светлости не увенчается успехом?

Бюргер выдержал небольшую паузу и, не дождавшись от помрачневшего пфальцграфа ответа, торопливо продолжил:

— Я вовсе не предрекаю неминуемого поражения вашей светлости. Я лишь теоретически — только теоретически — предполагаю худшее. Если ваше войско вдруг будет разбито, тогда наш несчастный город окажется совершенно беззащитным перед оберландским маркграфом.

Дипольд подумал, что этот скользкий и упрямый старикан чем-то неуловимо напоминает ему отца. Очень даже напоминает… И оттого бесит вдвойне.

— В первую очередь оберландцы придут сюда, — из-за поблескивающих стекляшек глаза переговорщика казались особенно большими и испуганными. — Придут с мечом, огнем, со своими механическими рыцарями и горящими жаждой мести сердцами. Вы же знаете, нидербуржские земли вплотную прилегают к границам Верхней Марки и…

Пфальцграф не дал ему договорить. В сердцах звякнул одной латной перчаткой о другую.

— Именно поэтому я и прошу… — Дипольд поморщился. Просить у этих?! Нет, тут впору требовать. А лучше — забирать силой. Ладно, пусть пока… — прошу вашей помощи.

Пауза. Судорожный вздох.

— Я все же осмелюсь предложить вашей светлости отказаться от похода в Оберландмарку, — старик дрожал, но говорил. Говорил то, что говорил… — Это крайне опасное предприятие. И к тому же даже при благоприятном исходе реальная выгода задуманной вами кампании может и не окупить всех вложенных…

— Молчать! — взревел Дипольд, вновь перебивая вовсе уж зарвавшегося бюргера.

Тот дернулся, будто напоровшись на пику. Вздрогнули и прочие члены совета.

Да, этот старик напоминал Дипольду отца, но, слава богу, с ним можно разговаривать иначе, чем с могущественным родителем.

— Конечно, мы готовы обсудить цену, — неожиданно вставил нидербуржец.

Цену? Какую цену?! Что за чушь?! Дипольд в недоумении уставился на собеседника. Дань? Откупные? За что? За то, чтобы его армия не переступала границы с заклятым врагом Нидербурга? Чтобы повернула назад? Этого пфальцграф взять в толк не мог. Это было как там, в маркграфской темнице, где узники-смертники отказывались бежать из собственных клеток.

— Если за плату, достойную вашей светлости, вы соизволите покинуть город… — понизив голос так, чтобы никто, кроме Дипольда, не мог услышать сказанного, продолжал старик.

— Да как ты смеешь, торгаш?! — злобно прошипел в ответ пфальцграф.

Под его гневным взглядом нидербургский переговорщик ссутулился, съежился, вжал голову в плечи. Однако не умолк.

— Прошу простить меня, если мои слова показались вашей светлости непозволительно дерзкими. Но и понять — умоляю тоже! Сейчас я радею только о благополучии родного города.

— Твой город не вольное поселение, старик, — хрипло заметил Дипольд. — Ты забыл, кому он принадлежит?