Ухо деловито паковал пятнистый камуфляж в черный мешок — в тот самый, где раньше лежали гладиаторские ошейники. Рядом лежали связки цепей, ошейников и наручников, снятых с тресов.

Стольник и апельсиновый о чем-то говорили.

— Товар достойный? — услышал Борис гнусавый голос апельсинового. — Проверяли?

— Ты же меня знаешь — гнили не подсуну, — ответил взводный. — Драться умеют все. И злости тоже всем хватает.

Колизейский скривил толстые губы в недоверчивой гримасе.

— Значит, так. Расчет — как обычно. Половина — сейчас, половина — после первых боев. За каждого выжившего добавлю еще по десять процентов. Плюс бесплатный проход на бои до конца недели. Посмотрите на свой товар в деле. Если барахло — увидите сами. Заплатите неустойку в двойном размере.

— Да все в порядке, я же говорю, — взводный натужно улыбался. — Тут — досье на каждого.

Он протянул апельсиновому пухлую папку. Тот к ней даже не притронулся.

Папку взял один из телохранителей.

— Все будет в порядке, когда я увижу хорошие бои на арене, — сухо произнес апельсиновый. — За хорошие бои публика платит хорошие деньги. Если я ее разочарую хотя бы один раз, денег станет меньше. И я вытрясу их с того, кто будет в этом виноват.

— Стольник, — прохрипел Борис. — Ухо…

Он попытался подняться. Руки и ноги подрагивали и слушались плохо. Во всем теле ощущалась слабость и пустота. Борис привалился к решетке.

— Ухо! Стольник!

— Гля, зашевелились! — оскалился сержант. Он уже упрятал в мешок снятую с новобранцев хэдхантерскую форму и с любопытством заглядывал в клетку.

Стольник подошел ближе.

Освобождать их, разумеется, никто не спешил.

— Что ж вы делаете-то, суки… — выдохнул Борис.

— Извини, Берест, бизнес, — развел руками взводный. — Сейчас тресов приходится добывать любыми способами. Не всегда приятными. Мне жаль, что так вышло.

Судя по лицу Стольника, ему действительно было жаль. Но явно не настолько, чтобы изводить себя муками совести.

— Возможно, из тебя получился бы хороший охотник. Но гладиатор, думаю, будет еще лучше, — продолжал Стольник. Взводный улыбнулся. — Помнишь, я обещал показать тебе гладиаторские бои вживую. Ты их увидишь. Вблизи. Изнутри, с арены.

Да, куда уж ближе! Борис покачал головой. Как хэды мочат своих тяжелораненых, он уже видел. А вот как продают здоровых сослуживцев в колизеи… Что ж, теперь он знает и об этом.

Не к месту, а может быть, наоборот — очень даже к месту, вспомнился Гвоздь. Его наглая ухмылочка. И слова, которым Борис не придал значения тогда, после первой охоты и их стычки. «Я на тебя еще посмотрю. Потом… После рейда…» — так сказал ему Гвоздь. Гвоздь был из старичков и знал, что говорил. Наверное, ему действительно очень хотелось посмотреть на дерзкого салагу в клетке.

— Я всегда выполняю свои обещания, — добавил Стольник. — Все обещания.

— В самом деле? — процедил Борис. — Ты, помнится, еще обещал, что я обзаведусь личным тресом.

— Так ты им и обзавелся, — хохотнул Стольник. — Ты сам теперь трес, Берест. А о том, что ты будешь владеть кем-то другим, я не говорил.

— Паскуда! Своими торгуешь!

— Перестань, — поморщился взводный. — Мы же с тобой не в каком-нибудь Древнем Риме. Сейчас другой ритм жизни и другие правила бизнеса.

Пришедшие в себя охотники… бывшие (теперь-то уж точно бывшие, какие тут могут быть сомнения?!) охотники, попавшие в клетку, молча слушали их разговор. Просекали. Осознавали.

Только Щерба опять не сдержался.

— Вот твари! — тихо и зло прошипел он.

Щербу, впрочем, взводный не услышал. Или сделал вид, что не слышит.

— Почему, Стольник? — спросил Борис. — Зачем?

— Содержать свою школу гладиаторов и учить тресов убивать — дело слишком долгое, хлопотное и затратное, — спокойно объяснил взводный. — А у нас в цене быстрые деньги и хорошая маржа. Проще сразу отбирать тех, кто способен убивать других, и гнать их на арену.

Борис вспомнил отборочные бои… Вспомнил, как выкладывался в драке с Ленькой за право надеть хэдантерскую форму. И как едва не убил Леньку.

Он еще тогда удивлялся, почему вооруженные до зубов хэды придают такое значение рукопашной схватке. А они, оказывается, с самого начала присматривались к будущему товару. Оценивали, прикидывали, за чьи умения и за чью боевую злость организаторы гладиаторских шоу заплатят больше.

Да и потом тоже… Поединки, которые Стольник устраивал между хэдхантерским молодняком и буйными пленниками, на самом деле служили все той же цели. Выявить непокорных и агрессивных тресов-бойцов, на которых не польстится обычный покупатель, но за которых охотно выложат кругленькую сумму колизейские.

И ведь как удобно получалось-то! Будущие тресы-гладиаторы добровольно выполняют в рейде самую опасную работу, помогают отлавливать диких. И недиких беспрекословно ловят тоже. Охотятся до седьмого пота, стараясь оправдать оказанное доверие. Сопровождают товар, сами являясь товаром. Охраняют, проверяют, испытывают в драке.

— Если меня убьют… — Борис облизнул сухие губы. — Если нас всех убьют на арене… Ты ведь попадаешь под статью, Стольник. Ты, и твои прихвостни, и твои дружки. Вы об этом не подумали?

— Под какую статью? — взводный удивленно поднял брови.

— Покушение на хэдхантера, — уже не так уверенно ответил Борис.

— В самом деле? — усмехнулся Стольник. — Ну и где здесь хэдхантеры, на жизнь которых мы покушаемся? Вот он, — взводный мотнул головой на Ухо. — Он — да, он — хэдхантер. Он в форме. Он при исполнении. Он имеет соответствующие документы. Его статус я, как командир, могу подтвердить. А в клетках я никого, кроме тресов, не вижу. Что в одной клетке, что в другой, что в третьей. Все вы — никчемный сброд, не имеющий права ни на что претендовать.

— Мать твою! — с чувством выругался Борис.

Ситуация была паршивая! Ситуация была безвыходная. Он попал в такую же дерьмовую историю, в какой оказались жители разоренного Стольником хуторка. Ничего никому не докажешь. Не освободишься. Не сбежишь. Никуда уже не денешься. А ведь он, Борис Берестов, сам помогал набивать свободными гражданами тресовозки, предназначенные для диких.

Ну и дождался обратки. Борис сжал зубы. Что это за жизнь такая, где свобода и несвобода — настолько условные понятия?!

— Я подписывал контракт! — процедил он. По большому счету это единственное, что отличало его сейчас от диких в соседней клетке и от хуторян в клетке через одну.

— И где же он? — снова улыбнулся взводный.

Отличало, но не спасало!

Борису захотелось взвыть в голос. Стольник продолжал:

— Мой экземпляр договора — в командирском сейфе.

Помедлив немного, взводный добавил:

— Был. Твой — в твоем вещмешке.

Еще одна непродолжительная пауза. И добивающее:

— Тоже был.

Взводный повернулся к сержанту.

— Ухо?

— Лишние бумаги уничтожены, — картинно козырнул Ухо. — Весь мусор, скопившийся в машинах за время рейда, сожжен.

— Так-то. — Стольник снова с усмешкой смотрел на Бориса. — Типовой хэдхантерский контракт — объемный документ. Такую кипу бумаг в нагрудном карманчике не спрячешь. Мы, правда, на всякий случай вас обшмонали, пока вы лежали в отключке. Бумаг не нашли ни у кого. Никаких.

Еще бы! Кто мог подумать, что случится такое? Хэды держали свои документы в машинах. Так казалось надежнее.

Борис прикинул расстояние до взводного. Нет, далеко, достать его из-за решетки не удастся. Стольник был осторожен — как всегда. Слишком близко к клетке не подходил. Да и Ухо тоже держался в отдалении.

— А если бы даже у тебя и был при себе контракт, на кой он тебе, Берест? — участливо спросил Стольник. — Что ты с ним будешь делать? Размахивать на арене, пока тебя будут убивать? Но знаешь, публика смотрит не на бумажки в руках гладиаторов, а на их оружие и на их кровь. И кричать о том, что ты — обманутый хэдхантер, тоже не советую. До тебя многие пытались кричать. Всякое кричали. Но кому интересно, что кричит о себе трес? Зрителям больше нравятся другие крики. Предсмертные. Усек?