Крепость за спиной Дипольда все сильнее и гуще окутывалась туманом – от пожара в подвале, от магических испарений в замковых мастераториях, от порохового дыма на боевых площадках… Только главная башня-донжон с развевающимся над крышей полотнищем – серебряный оберландский змей на синем фоне – возвышалась над клубящимися облаками, словно незыблемая твердь во взволнованном море. И даже разноцветные струйки колдовского дыма, уходящие вертикально вверх, сейчас ее не заслоняли.

Будто специально раздвинутые чьей-то незримой рукой.

…Маркграф Альфред Оберландский и прагсбургский магиер Лебиус Марагалиус наблюдали за Дипольдом Славным из верхних бойниц донжона.

– Все прошло как должно? – властитель Верхней Марки задал вопрос, не сочтя нужным оборачиваться к собеседнику.

– О да, ваша светлость! – Лебиус отступил от бойницы и склонил капюшон. – Даже лучше, чем я предполагал.

У ног магиера стояла птичья клетка размером чуть больше турнирной кирасы и приблизительно той же формы. Клетку закрывала черная ткань. Позади Лебиуса, на расстоянии удара, напряженно замерли двое вооруженных воинов с обнаженными мечами. Неусыпная стража и почетный караул. Но стража все же – в первую очередь.

– Люди, которых вы любезно предоставили в мое распоряжение, выполнили все, что от них требовалось, – продолжал магиер. – Они великолепно справились со своей ролью. Загнали Дипольда куда следовало, кричали, что требовалось, под дверью мастератории, натолкнули пфальцграфа на нужные мысли. Правда…

– Что?

– Мне стоило немалых трудов убедить ваших воинов в том, что специально подготовленная для побега малая магилабор-зала над темницей совершенно безопасна и что вредоносной магии в ней нет ни капли.

– Вот как? – маркграф поднял бровь. – Немалых трудов, говоришь?

– Они не хотели ломать дверь, ваша светлость. Боялись…

– О да, здесь многие боятся твоих колдовских нор, – криво усмехнулся Альфред Оберландский. – Но тебя самого в моем замке все-таки опасаются больше.

Магиер пожал плечами:

– Может быть, только потому мне и удалось заставить ваших людей рубить дверь мастератории.

– Может быть, может быть… – Змеиный граф не отрывал взгляда от бойницы. – А знаешь, Лебиус… Я вот о чем подумал. Как по-твоему, кого мои люди все же боятся больше – тебя или меня?

– Вас, конечно, – без раздумий и колебаний ответил прагсбуржец. – Ибо пред вашим гневом трепещу и я тоже.

– С твоей стороны это очень разумно. Ты трепещи-трепещи, колдун. Потому что если ты хоть в чем-то ошибся с Дипольдом, гнев мой будет поистине страшен.

Слова эти были сказаны тихо, спокойно, почти дружелюбно, но прозвучали тем не менее весьма зловеще. Магиерский капюшон с двумя прорезями для глаз чуть заметно колыхнулся:

– Я уверяю вас, господин маркграф, скоро Дипольд вернется. И приведет на убой уйму народа. И это будет только начало.

– Что ж, надеюсь, так и случится, Лебиус. В противном случае тебе придется ответить за бегство ценного пленника. И прочие м-м-м… потери.

– Это вынужденные расходы, ваша светлость, – торопливо вставил Лебиус.

– Понимаю… Но, кстати, много ли мы потеряли?

– Гораздо меньше, чем вскоре приобретем. Потери незначительные.

– Ну, положим, об этом судить не тебе. От тебя же сейчас требуется просто подвести общий итог. И постарайся ничего не забыть. Итак, наши потери, колдун?

Магиер начал перечислять тихим и бесцветным голосом:

– Оборудование малой магилабор-залы, два моих помощника, приставленных к нему, сырой гомункулусный материал…

– Ну-ну, – подбодрил маркграф. – Дальше.

– Дочь нидербургского бургграфа. Герда была временной матерью-хранительницей гомункулуса.

– Еще?

– Три стражника, охранявшие темницу, – самые никчемные пьянчуги, как вы и просили, специально опоенные особым зельем до полубесчувственного состояния. Думаю, Дипольд справился с ними быстро и без особого труда.

– Продолжай…

– Остландские послы. Этот, с вареным лицом… Мартин. Ну, и прочие узники. Дипольд вспыльчив и горяч, однако я и предположить не мог, что он удушит дымом весь подвал. Честно сказать, это было неожиданностью. Впрочем, тем лучше…

– Еще конюх, – бесстрастно закончил подсчет Альфред Оберландский. – Бедный старик… Видишь, Лебиус, Дипольд и его не пожалел. Ладно, все это поправимо. Коня вот жаль.

– Что? – не понял магиер.

– Коня. – Альфред Чернокнижник по-прежнему не отводил глаз от узкого окна. – Ты только полюбуйся, как он скачет! Летит, а не скачет! Смотри, Лебиус, я ведь тебе доверился. И, считай, подарил Дипольду одного из лучших моих жеребцов. Если ДЕЛО сорвется, если твой ПЛАН не сработает, ты ответишь мне и за этого чистокровного скакуна, колдун. За него – в первую очередь.

– Все будет в точности так, как я обещал, – судорожно сглотнул Лебиус. – Если Дипольд благополучно доберется до границы и если сможет через нее перейти…

– Он доберется, – твердо сказал Альфред. – И перейдет. Я уже позаботился об этом. На заставы посланы гонцы. Пограничные дозоры его «не заметят». Из Верхней Марки пфальцграфа выпустят беспрепятственно.

Грохот выстрелов заглушил последние слова маркграфа. На замковых стенах и башнях палили ручные бомбарды. Следом ударили арбалетчики. В воздухе замелькали короткие оперенные болты.

– Стреляют! – Встревоженный магиер вновь прильнул капюшоном к бойнице. – Они же стреляют, ваша светлость?!

– Угу, – хмыкнул, не поворачиваясь, маркграф. – Стреляют. Согласно моему приказу.

Гулко ухнула бомбарда. Эхо разнеслось далеко вокруг.

– Так ведь в Дипольда же стреляют!

– Так ведь для острастки, – в тон магиеру насмешливо отозвался Альфред Оберландский. – И для пущей правдоподобности. Чтоб скакал наш пфальцграф поскорее и подальше.

– Но… – растерянно протянул Лебиус. – Ваша светлость…

– Не переживай, колдун, в ручницах пуль нет. Бомбарда тоже выстрелила вхолостую. И арбалетчикам приказано только попугать Дипольда. Стрелки предупреждены: кто посмеет попасть в беглеца, тот отправится в твою мастераторию. Так что промахнутся все. Видишь, как ложатся стрелы?

Удаляющегося всадника и его гнедого неоседланного жеребца, в самом деле, не задели ни свинцовая пуля-бондок, ни арбалетный болт, ни уж тем более бомбардное ядро. А вскоре гейнского пфальцграфа Дипольда Гейнского по прозвищу Славный и вовсе укрыла от стрелков и наблюдателей густая лесная крона.

Лишь тогда хозяин Оберландмарки повернулся наконец к магиеру:

– Не пора ли поднимать твоего присмотрщика?

– Вы, как всегда, правы, ваша светлость, – нервно сглотнул Лебиус. – Самое время.

Магиер склонился над птичьей клеткой, рывком сдернул покрывало, распахнул дверцу…

В клетке сидела птица. Одна. Крупная. Черная до синевы. Ворон-птица. Сидела неподвижно, нахохлившись. Как спящая. Как больная. Как умирающая. Или уже мертвая как…

Большая и, по-видимому, тяжелая птичья голова не умещалась под крылом и не держалась на весу. Воронья шея была расслаблена, а голова – опущена вниз и нелепо упиралась чуть приоткрытым клювом в дно клетки.

Странная и страшная была эта голова. Точнее, и не сама голова даже, а глаз. Правый. Вместо него… на его месте… топорщился жутковатый, громадный, будто еще одна голова, округлый нарост. Открытый и зрячий. Да, именно так, ибо нарост сей тоже был глазом. Только не птичьим. Справа у ворона выпирало человеческое глазное яблоко. Бесстрастное, пытливое, немигающее око. Всаженное в птичий череп силой черного магиерского искусства.

Птица сидела в клетке недолго. Секунду или около того. Потом – краткое, из пары отрывистых слов – заклинание-приказ, полушепотом произнесенное Лебиусом. И ворон мгновенно поднял тяжелую голову, как отдохнувший путник закидывает на плечо увесистую котомку.

Ворон встряхнулся.

Пробудился.

Ожил.

Хлопанье крыльев, пронзительный «карк-х!» – и шумным комом, теряющим по пути перья, черная птица вываливается из открытой клетки на пол. С пола вспархивает в узкий проем бойницы. А оттуда – сразу – вверх, ввысь. Быстро набирая высоту. И изуродованная голова с человеческим глазом ничуть не мешает полету. Впрочем, издали уже и не видать толком ту голову и не разобрать, что ворон, выпорхнувший из замка маркграфа-Чернокнижника, – это не совсем обычный ворон.