– Вот и здорово, вот справедливость и восторжествует, – удовлетворенно проговорил хозяин, поглаживая бороденку. – И телегу туда гоните, небось, тоже ворованная.

«Запалился, как последний козел! – предавался прапорщик самобичеванию, шагая в тюрьму. – Кранты теперь… Не поимка Табуреточкина, не возвращение в родной полк, а – зона… Тюряга, блин, древняя! Дома сроду не залетал, а тут повязали, словно первоклассника!..»

Доброхоты передали Палваныча солдатам, те заперли его в камеру.

– Ну и лохи, не обыскали! – порадовался узник, распихивая золотые безделицы по карманам.

Потом прилег на нары, гадая, какой срок ему навесят.

Прошло несколько часов.

В коридоре застучали шаги. Дверь камеры отперли, на пороге возник строгий человек в напудренном парике, строгом, почти военном зеленом сюртуке, штанах и остроносых щегольских сапогах.

В руках он держал черную папку, чернильницу и перо.

Дверь снова заперли.

Посетитель брезгливо осмотрел нары, достал из кармана большой платок, постелил его и сел.

– Итак, подозреваемый, я являюсь следователем, прокурором и судьей города Лохенберг. Обращайтесь ко мне «господин судья» или «господин Засудирен». Кстати, я же буду вашим адвокатом.

– Ух, ты! – только и сказал прапорщик, а в его голове зазвучали слова из песни Высоцкого: «Обложили меня, обложили!..»

– Понимаю ваше недоверие, – Засудирен благодушно закивал. – Но, смею вас заверить, что я окончил самую престижную академию права в королевстве и давал клятву следовать букве закона до конца, чего бы мне сие ни стоило.

«Взятку, что ли, вымогает?» – озадачился Палваныч, рассматривая законника.

Засудирен достал из папки лист бумаги, закинул ногу на ногу, расположил на колене папку. Получился стол. Потом законник открыл чернильницу, поставил ее на лежак.

– Приступим к дознанию. Сейчас вы говорите со следователем. Как вас зовут?

– Пауль.

Засудирен записал имя.

– Скажите, Пауль, телега, горшечный груз, две лошади и конь гнедой масти принадлежат вам?

– Утром принадлежали, – зло ответил Палваныч. – А сейчас не знаю.

Следователь быстро заскрипел пером по бумаге, после каждого вопроса стреляя в прапорщика взглядом, полным подозрений.

– Вы знакомы с человеком, признавшим в гнедом коне свою собственность?

– Нет.

– Вы утверждаете, что не угоняли у него означенного выше коня пять дней назад?

– Нет. То есть да, утверждаю. Не угонял.

– Мы только начали, а вы уже путаетесь в показаниях, – следователь аж причмокнул. – Как зовут вашего коня?

– Засудирен…

– Что?!

– Ой, извините, господин Засудирен. Господин Засудирен, относится ли кличка моего коня к делу?

– Ах, вы вот о чем… А я подумал, у нас будет статья об оскорблении должностного лица при исполнении. Кличка весьма важна, подозреваемый Пауль. Если в ходе следственного эксперимента конь отзовется на кличку, которую вы сейчас назовете, то сие будет косвенным доказательством вашей невиновности.

– Гнедок.

– Очень хорошо! – законник застрочил еще бойчее. – Перечислите какие-нибудь особые приметы вашего коня.

– Ох, е! – Палваныч зачесал плешь. – Никаких. Конь – он и есть конь.

Засудирен даже кончик языка высунул, стенографируя показания подозреваемого.

– Последний вопрос следствия. Где вы взяли сего коня?

– Купил.

– Где?

– Дома, на рынке.

– Где вы живете?

В мозгу прапорщика проснулась военная подозрительность: «Вот он к чему ведет! Разгдекался… Хочет узнать местоположение нашего полка и, соответственно, ракетного объекта!»

– Российская Федерация, Московская область, а остальное, шпион недодушенный, я тебе не скажу.

У Засудирена аж перо сломалось.

– Кто шпион? Ты как, морда, обратился к лицу, обличенному законной властью? И что это за село такое, с непроизносимым названием?

– Сам ты село, – буркнул Палваныч, грустно глядя в пол, и вдруг ожил. – И вообще, я требую адвоката! Мне нужен адвокат!!!

– Я вас слушаю, – сказал Засудирен самым заинтересованным и сострадательным тоном на свете. – Доверьтесь мне. Следствие на вас давило?

– Еще как!

– Вы старались сотрудничать с ним максимально честно?

– Ну, старался…

– А сугубо между нами… – законник весь подался к прапорщику. – Для выбора стиля построения защиты… Только тихо… Конь краденый?

– Краденый.

– Ага! Вот вы и раскололись! – завопил законник, выхватывая из-за пазухи новое перо.

– А как же это… адвокат?!. – растерялся прапорщик.

– Какой адвокат? – захлопал глазами Засудирен. – Суд вам пока не назначал адвоката. Сейчас с вами работает следствие.

– Ну, ни хрена себе, беспредел! – шлепнул себя по лбу Палваныч.

– Вот что у нас с вами, Пауль, получается. Пострадавший показал, что имя коня – Быстрочерезполеперебегауссфельдпфердхен. На кличку животина среагировала. Когда ее позвал пострадавший – прибежала. Никаких дополнительных воздействий, кроме называния клички, не производилось. Вот протокол, подписанный свидетелями, – законник вытащил из папки исписанные ровным почерком бумажки и помахал ими. – Далее. Пострадавший перечислил особые приметы: маленькое тавро возле правого переднего копыта, шрам над левым глазом и умение плясать по словесному приказу: «Теща умерла!» Все это конь блестяще продемонстрировал. Особенно последнее. Протоколы тут же. Отпираться нет смысла, да вы и не отрицаете того, что врете. Признайтесь письменно, Пауль, и дело пойдет в суд.

Засудирен гордился собой.

А Дубовых злился на себя, как после некогда проваленного экзамена в кадетское училище.

– Сколько мне светит?

– За коня-то? Три года каторги или отсечение руки.

Прапорщик был потрясен. Он медленно встал, протягивая не отсеченную пока руку к перу. Законник отдал. Палваныч вдруг резко прихватил Засудирена за тонкую аристократическую шею, развернул и прижал к себе. Приблизил к его глазу острый кончик пера.

– Не двигайся, если зенки дороги.

Подтащил заложника к двери, постучал ногой.

– Эй, часовой! Ты тут?

– Туточки! – донесся приглушенный ответ, открылось смотровое окошечко, засверкали солдатские глаза.

Палваныч расположился перед зрителем поудобнее.

– Здесь у меня ваш главный законник на волосок от смерти. Ты дверку-то открой, выпусти меня, я за себя не отвечаю!

– Вот и здорово! Убей этого заносчивого павлина, а то он умничает, оскорбляет нас, служивых людей, и жалованье не в срок платит. Может, хоть нового пришлют, не такого противного!

– Ну и засада! – прапорщик выпустил ослабевшего Засудирена из рук и вернулся на лежанку.

Покрасневший, трясущийся законник схватил папку и вылетел из камеры.

Коля стоял перед мечущим громы и молнии Всезнайгелем и разглядывал спящую на клюке сову.

– Какого черта, юноша, вы лезете на рожон? – бушевал Тилль. – Сегодня во дворец является граф Шроттмахер и требует от короля дать вам дворянский титул! Что за делишки у вас с этим громилой? Понравилось в героя играть? Шею хотите свернуть на рыцарском турнире? Я вас насквозь вижу! Конечно, ежегодный турнир будет только через месяц… Но вы делаете успехи, да. Я специально отослал вас из столицы, чтобы вы никому не мозолили глаза, и вот – нате: узнаю, что Великолепный Николас Могучий накостылял Вильгельму Патлатому, второму, дьявол его побери, рыцарю королевства!

– Не накостылял вовсе… – пробубнил солдат.

– Какая разница? Вы мне, молодой человек, точно скажите: вам жить надоело? Хотите домой – сидите с нашей дорогой принцессой и не дергайтесь! Зарубите себе на носу!

– Зарубил…

– Тогда идите, отдыхайте от подвигов, Николас Могучий.

Юноша вскипел было, но сдержался, понимая, что от Всезнайгеля зависит возвращение домой. Солдат пошел в свою комнату и провел остаток дня, дуясь на Тилля и читая старинную книгу, описывающую историю мира, в котором очутился Коля Лавочкин.