Очумевшие Палваныч и пес следили за процессом.

Колю прошиб холодный пот.

– Что я натворил?! Ну-ка, малый, стой, раз, два.

Ребенок встал со стула. Челюсти все работали.

Лавочкин захотел убежать, но надо было что-то сделать. Родители-то колдуны, да и бабка наверняка не проста…

– Слушай, Ади, мою команду, – подражая гипнотизерам, торжественно сказал солдат. – На счет «три» ты перестанешь жевать и проснешься. Итак… Раз… Два…

– А вот и я! – Запыхавшаяся хозяйка внеслась в горницу. – А что это с Ади?

– Три… – неуверенно закончил внушение новоиспеченный психотерапевт.

Малыш перестал жевать и зашнырял испуганными глазенками по сторонам.

– Мы играли, – не скрывая облегчения, выдохнул Коля.

– Он колдун! – завопил карапуз и оглушительно заревел.

Бабушка сгребла малыша в охапку и отскочила от стола.

– Презренный ведьмак! – грозно воскликнула она, перекрывая старческим дребезжащим голосом плач внука. – Ты насылал на него порчу! Прочь, прочь из моего дома!!! Кто тебя подослал?! Дункельонкель? Мегамауль? А впрочем, неважно. Прочь!

– Пауль, Николас, пойдемте, – тихо проскулил Пес в башмаках, прижимая уши и хвост.

– Зря вы так, – с горечью промолвил Лавочкин и вышел вон.

– Квас хороший, – сказал прапорщик. – Можно, я захвачу остатки?

Приняв молчание за знак согласия, он сгреб кувшин со стола и последовал за солдатом.

– Простите, – крикнул на бегу кобелек.

– Вот стерва! – бушевал шагающий по лесу Палваныч. – Никакого соображения и уважения. А ты тоже хорош – наслал чары на мелюзгу.

– Кто?! Я?! – Коля был готов взорваться от переполнявшего его чувства несправедливости. – Я ничего не делал!

– Ага, это все знамя! – саркастически провозгласил Дубовых.

– Конечно! – Парень ухватился за эту гипотезу. – Кто же еще?

– Вот это вещь! – восхищенно протянул пес.

– И ты туда же, брехло шелудивое! – не сдавался прапорщик. – Он же пожелал, чтобы этот Ади послушно жрал, сечешь? Кстати, что за имя-то?

– Краткое от Адольф, если не ошибаюсь. – Рядовой пожал плечами.

Палваныч встал как вкопанный.

– Адольф?.. Ты сказал, Адольф?..

– Ну да…

– Уй, е! Ненавижу Адольфов!!! Уж наши отцы били их, били, мать их… Вернуться? Пожалуй…

– Павел Иванович, – Лавочкин подергал бессвязно шепчущего командира за рукав, – вы хотите отомстить карапузу из сказочного мира за преступления Гитлера? Я вас верно понял?

Прапорщик почесал затылок пухлой пятерней:

– Кхм… Э… Двигаемся дальше.

Вечер застал путников в лесу. Они разбили лагерь, соорудили крепкий шалаш. Пес сразу убежал в ночное – якобы искать себе пищу, и хотя он уплетал курятину наравне с людьми, ни Дубовых, ни Лавочкин не были против. Зачем в шалаше собака? Разве что для запаха.

Перед ужином Палваныч уселся у костра и изрек, доставая заветный музыкальный инструмент:

– Так я скоро научусь на флейте играть.

Когда россияне съели по половине цыпленка, из тьмы вышел человек.

– Стой, кто идет? – насторожился прапорщик.

– Это я, Шлюпфриг, – раздался знакомый голос.

– А чего это ты?..

– Ну… За вами увязался. – Юнец развел руками, мол, принимайте в табор.

– Сидел бы дома, – буркнул Палваныч.

– Нету дома-то…

– Ладно, тащись к костру, ешь.

Поужинав, путники выяснили опытным путем, что в построенном шалаше прекрасно помещаются три человека.

Коля размотал знамя, свернул его в подобие подушки и положил под голову. Спать обмотанным полковой реликвией было ужасно неудобно: и бока болели, и дышалось тяжко.

Утро показало, что иногда неудобства лучше беспечности.

Флейта осталась за пазухой Палваныча.

А из-под головы Лавочкина исчезло знамя.

Не оказалось на месте и Шлюпфрига.

– А!!! Товарищ прапорщик, знамя пропало!!! – дал волю эмоциям проснувшийся солдат. – Это все он, проклятый воришка!

Спавший Палваныч мигом подскочил, поднимая шалаш на плечах.

– Кто? Где? Тревога?

– Хуже, – упавшим голосом сказал Коля.

Он прекрасно осознавал: сейчас прольется чья-то кровь.

И не было ни малейших сомнений, чья именно.

– Сгною, – в сотый раз пообещал прапорщик. – Под трибунал отдам. Застрелю незамедлительно. Дай автомат.

Автомат, форму, да и вообще мешки воришка не тронул.

На счастье Лавочкина, патронов не было. Вспомнил об этом и Палваныч.

– Ладно, ладно, ладно. – Он растер плешку, стимулируя мыслительные процессы. – Сейчас вернется кобель в сапогах, или в чем он там… Возьмет след… Мы поймаем этого гаденыша. Задушу собственноручно. Запинаю собственноножно…

Через полчаса Дубовых растерял запас цензурного красноречия и зашел на второй круг, пользуясь табуированной лексикой. Пес в башмаках все не появлялся.

Еще спустя час стало ясно, что кобеля ждать бесполезно.

– Ектыш! Они заодно! – постановил Палваныч. – Они с самого начала нас пасли… Стандартная уловка жуликов. Пойдем, Лавочкин.

Сохранявший молчание солдат подхватил мешки и поплелся за начальником.

«Дурак! – мысленно бранил себя Коля. – Зачем тренькал языком о знамени? И Болваныч хорош. Устраивал расспросы… Нет-нет, не стоит перекладывать на него вину… Моя миссия. Я и провалил. Сначала продырявил знамя, потом вовсе прощелкал! Что же теперь делать?..»

Состояние Лавочкина было сродни нокдауну. Лес казался нереальным, голос Палваныча звучал откуда-то издалека, будто через репродуктор. До этого похожий удар парень испытывал лишь однажды – когда ему объявили, что он вылетел из института. Но даже вылет не шел ни в какое сравнение с ночной потерей.

Прапорщик призвал на помощь охотничьи навыки. Вероломный Шлюпфриг оставил отличные следы. Дубовых читал их, словно Шерлок Холмс.

– Блин, почему я сразу не организовал оперативно-розыскные мероприятия? – бубнил себе под нос Палваныч. – А он небось полночи улепетывал… Оп! Тут он запнулся…

Отпечатки были четкими, что внушало оптимизм. В прапорщике проснулся охотничий азарт. Коля отрешенно наблюдал за начальником. Тот то плюхался на колени, то припускал бегом, то вдруг останавливался и возвращался на несколько шагов назад, чему-то кивал и менял направление. Палваныч несколько раз удовлетворенно крякал, точнее, хрюкал, находя потерявшийся след. Сыщик-охотник порядком взмок, а дышал шумно и тяжело, как работающие кузнечные мехи.

Положительно, эта погоня должна была закончиться победой Дубовых… Если бы не широкий, мелкий лесной ручей.

Прапорщик выругался. Хитрец Шлюпфриг вошел в воду и некоторое время топал против или по течению. Классика жанра… Теперь нужно понять, против или по.

Энтузиазм следопыта упал ниже нуля. Вор мог сколь угодно долго шагать по щиколотку в воде, затем вылезти на любой берег.

– Жди здесь, – приказал Палваныч Лавочкину. – Если позову, бегом ко мне.

Дубовых пощупал воду. Холодноватая. Вряд ли юнец стал бы терпеть ее больше четверти часа.

Без особой надежды прапорщик прогулялся вниз по течению. Затем вернулся вдоль противоположного берега и прошелся вверх. Он встречал всякие следы: кабаньи, оленьи, лисьи, волчьи, птичьи, заячьи, но не шлюпфригчьи.

– Убег, крысеныш, – констатировал Палваныч, опускаясь на мох рядом с Колей. – А ты чего расселся, как минометное виденье и чисто гений красоты?.. Смир-р-рна!

Парень вскочил на ноги.

– Рядовой Лавочкин, – с садистской торжественностью произнес Дубовых (он приготовил эту речь, пока блуждал вдоль ручья). – Объявляю тебе выговор за преступную халатность, проявленную во время отбоя.

– Я не виноват!

– А это, дружочек мой, писано вилами на мутной воде, льющейся на мельницу, с которой обязательно сразится очередной Дон Кихот самым печальным образом! – Палваныч был горд тирадой, мол, и я не лыком шит, хоть институтов не посещал.

Солдат изумленно молчал. Начальник огласил приговор: