– Так точно.

– У замка возьмем языка. Допросим о поганце. Если не возвращался, то разузнаем места предполагаемого отступления. Так-то, рядовой. Ты, конечно, неплохо заболтал дурачков деревенских, но заметь: они именно дурачки. А этот, блин, Гюнтер, вовсе чума. Про женщин, которые якобы с корабля, он вообще меня в тупик поставил. Глупо, конечно, он деньги отдал. Нет бы расписку взять!

Палваныч поймал подозрительно-медицинский взгляд Лавочкина.

– Че вылупился? Шучу! – заржал прапорщик.

У солдата от удивления брови под челку заехали. Невероятно: тупой, как угол в сто двадцать градусов, начальник испытывал прилив юмористического вдохновения!

– Лопухи они там все, Николас. Оболванить их было просто, как дважды два четыре. Кстати, сколько это будет? – Дубовых вновь захохотал, только парень не догнал над чем.

Так они и катили, болтая о разном, вспоминая дом, полк, скучая по родным местам наподобие дивана перед телевизором. Речь зашла и о футболе.

– Знаете, Павел Иванович, – сказал солдат, – я разочарован в отечественных игроках. Если Англия – родоначальник футбола, то Россия – смертокончальник.

– Отставить! – вскипел прапорщик. – А Центральный спортивный клуб армии? Сила! Не шурупишь в футболе, так молчи. Хотя нет! Доложи-ка лучше байку-другую для поддержания настроя.

– Байку?.. – Коля напряг память. – Что-то не приходит на ум… А можно сказку?

– Почему бы и нет? – дозволил Палваныч. – Я же ведь тоже в детстве был ребенком. Очень мне в тот период нравилась сказка одна… Как же ее?.. А! «Орехокол»!

– «Щелкунчик», – автоматически поправил Лавочкин. – Я вам лучше другую «доложу». Мне ее принцесса Катринель рассказывала. Итак, «Золушка».

Парень помолчал, настраиваясь максимально доходчиво поведать волшебную историю.

– Это было время, когда людей надували, а они сами лопались от смеха… В тихом, мирном королевстве жила фрау с двумя дочерьми и падчерицей, младшенькой (Золушкой, значит). Гнобили бедняжку в три горла, работой заваливали, общественные нагрузки на нее повесили, – в общем, лютовали, будто «деды» над «духами», только хуже. Считается, что женщины более жестокий контингент. Сами, уродины, по балам шастали, а красавица падчерица горбатилась по хозяйству. Но была у нее фея-крестная. Золушкин батя перед тем, как копыта отбросить, водил знакомство с разными магами, вот и выискалась такая родственница. Девушка росла, росла и вымахала в совершеннолетнюю супермодель. Надоело работать, захотелось на балы. А тут и фея припорхнула-нарисовалась. Говорит: «Крестница, с днем рождения тебя! Ты вела себя образцово-показательно, хоть суши да на доску почета вешай. В подарок я разрешаю тебе загадать три желания. Всего три, но не торопись, подумай головой, а не тем, чем все в твоем возрасте думают…» Золушка долго не притворялась, мол, думаю-думаю. Отвечает: «Ах, крестная фея! Как долго я ждала этого момента! Как я к нему готовилась… У меня единственное желание. Выполни, пожалуйста, все мои мечты». С этими словами девушка вывалила на стол толстенную пачку мелко исписанной бумаги. Крестная чуть свои стрекозьи крылышки не склеила. «Ну, доченька! Губенка у тебя отнюдь не дура…» – изумилась фея…

Прапорщик прервал Колино повествование:

– Смотри-ка! Да это же Пес, мать его за ногу, в башмаках!!!

Впереди беззаботно топал старый знакомец. Мешок за спиной, неизменные боты, весело болтающийся хвост.

Палваныч потер руки в предвкушенье расправы.

– Вот пегая бестия! Сейчас догоним. Объявляю операцию «Ко мне, Муму!». Подкрадываемся, ловим, допрашиваем и топим.

Есть сведения, что человеческий взгляд «осязаем», то есть стоит нам на кого-нибудь уставиться, как наша жертва подсознательно забеспокоится и примется искать источник раздражения.

Вероятно, этот слабо изученный психологический феномен распространяется и на псов в башмаках.

Кобелек обернулся. Забеспокоился он или нет, Коля с Палванычем не поняли. Только собачий маршрут резко поменялся: пес покинул дорогу и зашагал в лес.

Дубовых срочно внес поправку в план операции «Ко мне, Муму!»:

– Вот, ектыш, и подкрались… К ноге, гаденыш!!!.. Лавочкин, фас! Э… фу, то есть отставить. Хватай его!

Результаты растерянности командования не заставили себя долго ждать: пес затопал бодрее, почти побежал.

Солдат спрыгнул с телеги и стартанул за кобельком. Тот оставил кокетство и припустил на всех четырех.

– Уйдет! – с жегловской интонацией прохрипел Палваныч. – Что же делать?.. О! Рядовой Аршкопф!

Черт возник прямо на телеге. Завизжал:

– По вашему приказанию прибыл!

– Схватить пса в обуви. – Прапорщик обозначил пальцем направление.

Аршкопф растворился.

В этот момент возле уха Дубовых неожиданно раздалось истошное ржание. Повозка остановилась и слегка продвинулась назад.

Палваныч схватился за сердце, ловя ртом воздух.

Тряхнуло.

Прапорщик оглянулся. Лошадь сидела на дороге, отчаянно вращая глазами и храпя. «Вылитая кошка, хоть и кобыла!» – не к месту ухмыльнулся Дубовых. Животное порывалось встать, но упершаяся в его грудь телега не позволяла.

Если рассуждать здраво, то серая в яблоках повела себя совершенно предсказуемо. Лошади боялись нечистой силы. Когда Аршкопф очутился перед кобылкой, она испугалась и попятилась. Результат был потрясающим.

Черт вновь возник в повозке. Теперь с лопоухим беглецом.

Лошадь почуяла рогатого, дернулась, однако лишь усугубила свое позорное и беззащитное положение. Смирилась.

– Лавочкин! Отставить погоню! – крикнул Палваныч.

Коля не успел далеко забежать. Он неспешно вернулся к телеге. Зрелище открывалось более чем сюрреалистическое: за повозкой – сидящая кобыла, в повозке – черт, конвоирующий пса в ботинках, да малиновый от гнева Дубовых. Нечистый беспрерывно чихал и старался держать пленного на удалении.

– Товарищ прапорщик! Может, отпустите беса? – спросил солдат.

– Верно… Вольно, Аршкопф, молодец… – тускло проговорил командир.

Нечистый сгинул. Лошадь облегченно встряхнула головой, словно сбрасывая наваждение.

– Зачем убегал? – спросил Коля пса.

– Боюсь я вашего общества, господа, – ответил кобелек.

– Почему?

– Ходят упорные слухи, что вы не жильцы на этом свете.

– Мертвяки?!

– Ну… – провыл пес. – Конечно, нет. Дни ваши сочтены, господа, вот я о чем. Вас ищут четыре всадника.

– Ага, – подал голос успокоившийся прапорщик. – Д’Артаньян и три, ядрена шпора, мушкетера…

– Не знаю таких. А четыре всадника – это маги-убийцы. И если их кто-то на вас натравил, то будьте спокойны, они свою работу выполнят.

– Спасибо, успокоил. – Палваныч заерзал.

Известие о неизвестных киллерах отодвинуло на второй план проблему со знаменем.

– Излагай подробнее, – велел Дубовых пленному животному.

– Да и нечего излагать, поверьте… Везде болтают, мол, Пауля и Николаса преследуют ангелы мщения. Ни кто нанял, ни за какие проступки, точно не известно. Вы, господа, не местные, посему возьму на себя смелость рассказать о четверке магов. Зовут их Мор, Глад, Брань и Смерть. Никто не знает их внешности. Все дела, за которые они брались, были доведены до логического конца.

Солдат и прапорщик ждали продолжения, но пес молчал.

– Ну, а дальше? – не выдержал Палваныч.

– Увы, это все, – развел лапами кобелек.

– Негусто, – нахмурился Коля.

– Ладно, – постановил Дубовых. – Теперь о знамени. Куда вы с подельником дели полковое знамя? Где Шлюпфриг?

Пес выглядел удивленным:

– Подельник?! Окститесь, судари! Не встречал я беднягу Шлюпфрига! Я как с вами подвизался, так порвал с прежними соседями. И уж тем более не веду с ними дел. Странно сие слышать. Ужель он похитил ваш волшебный артефакт?!

Прапорщик проигнорировал сочувственный вопрос.

– А почему ты, блошиная ферма этакая, не явился утром в лагерь?