Надо будет все таки его пропесочить за такую халатность. Главное только прикладом в челюсть от Попова не получить. А то у старшины больно дикий нрав. Зарядит в хлебало и потом только спросит, кто такой. Впрочем, оно и правильно. Сейчас не то время, чтоб любезничать.

— Старый, это тебя где так⁈ — возмутился Андрей, хватая меня под руку и затаскивая в ванную. Я как-то и не заметил, сколько с меня кровищи натекло. Да и одежда запылилась.

Пока Сергеич с Вячеславовна раздевали меня, Попов полностью изъял все мое вооружение, после чего осмотрел и понес чистить. Все же, он понимает куда лучше чем гражданские, что после боя, оружие нуждается в уходе. Особенно такое древнее, как карабин Симонова.

— Господи, Сергей Ефимович, что с вами случилось⁈ — охнула Миланка, заглянув к нам в ванную, видать сначала Машеньку успокаивала. Эх и как невовремя заглянула, я тут весь такой герой-любовник, немощный и дряблый, да в кровище залившей рожу, уже и не вижу почти ничего одним глазом. Сижу, значится на табуретке, мне Сергеич лицо умывает смоченным полотенцем, пока Вячеславовна рядом хлопочет с тазиками заполненными теплой водой, и как раз Виноградова заходит, в своей кофте футболке, что в груди прямо таки выпирает. Даже как-то странно, еще и джинсы в обтяжку. Поди перед старшиной так красуется. А впрочем, кто я такой, чтобы молодых осуждать. Ежели у них что и получится, то я против и не буду. Все таки, Попов, далеко не худший кандидат. Мужик дельный, с головой и руками. Да и за ним сила. Значительная. Как бы его бойцов не гоняли по задачам Сапога, все еще их командиром остается старший прапорщик, который их из Ада вытащил.

— Да так, поцапался с негодяями, — отозвался я, морщась от боли, потому как Андрюха задел один из множества раневых каналов. Пара дробинок видать под кожей застряли и теперь отживаются крайне неприятным ощущением.

— Фигня, — спокойно заверил доктор, оглянувшись на Милану. — Ты лучше принеси мой саквояж и мелких посади перед теликом. Будем сейчас Старого зашивать.

— Может ну его, а? Я иголок боюсь, — взмолился я, пытаясь усмехнуться, но вышло с трудом. Царапнуло рикошетами так, что походу где-то ушибло нерв. По крайней мере, по внутренним ощущениям, на виске наливался синяк.

— А я тебя не колоть собираюсь, а резать, — без капли юмора ответил Андрей и словно давя прыщ, сжал края одного из каналов. Я порывался было дернуться, но он тут же прижал меня каленом к табурету, выдавливая мелкую дробинку из раны.

— А, блять, ебана, Сергеич, больно же! — проорал я. Благо, Милана уже ушла к тому моменту.

— Будешь брыкаться, свяжу, — флегматично хмыкнул доктор, подбросив слегка деформировавшуюся дробинку в руке. — Эта еще неглубоко зашла, буквально чуть-чуть в кожу влетела, как с пневматики. Остальные будут больнее!

— Умеешь ты, зараза, утешить, — недовольно поморщившись, зажмурился, при виде того, как Виноградова поставила саквояж с хирургическим инструментарием. Пытки начались и кажется мне, Сергеич, не смотря на внешнее хладнокровие и спокойствие, получает некую порцию эстетического удовольствия, когда достает из тела инородные предметы. Ему бы патологоанатомом работать, ну или на крайняк проктологом, а не хирургом.

Экзекуция моего бренного тела длилась от силы минут двадцать. Итогом стало то, что хорошенько промыв и залив раны левомиколем, Андрюха поналепил мне на лицо кучу пластырей. К тому же, проверил рану на ноге и лишь отругал за то, что я вдруг решил побегать. Нельзя пока. Еще заживает. Не говоря уже о том, что это не хилая нагрузка на сердце, а меня и так откачивали.

— Короче, Старый, ты как хочешь, а я назначаю тебе постельный режим, — констатировал Сергеич, снимая хирургические перчатки и кидая их в тазик для стерилизации, где и без того лежали разные пинцеты и зажимы. Всего он достал из моего лица пять дробинок и пару мелких бетонных осколков, застрявших в верхних слоях кожи. Теперь же я больше походил на Фреди Крюгера, которому все же решили оказать помощь и замотали лицо бинтами. В моем случае, бинты тратить было бы излишним расточительством. Зато, блин, два десятка пластырей, не расточительство. Странные все таки методы у дока. Впрочем, откуда мне знать, что у нас по запасам медицины. Может у нас этих пластырей полторы тонны и надо их усердно расходовать, поскольку через пару недель приедет специальная комиссия, посмотрит сколько у нас их израсходовано и будет решать, присылать нам еще три тонны или прислать всего лишь две с половинной. Ведь их же надо куда-то списывать со складов. В мое время так старые перевязочные пакеты пускали на списание. Приехал например человек на склад, сдать старое медоборудование, а ему на обратный путь загрузили энное количество старых бинтов, у которых срок годности истек. Они же, как ни странно, скоропорт по армейским меркам. Пять лет и все, считай протух, и плевать что там герметичная упаковка, которая еще с восьмидесятых годов спокойно держится. Комиссии на это насрать. Так что наш медик постоянно носился по складам, выискивая свежие бинты, а старые… Старые нещадно использовались как попало и куда попало, лишь бы уменьшить их количество в санпункте.

До сих пор вспоминается, как один мой товарищ этими бинтами помидорки подвязывал у себя на даче. Получил тогда целый ящик «для обучения личного состава азам десмургии». Хотя личного состава у него не было и в помине. Зато ящик бинтов был. И помидорки в парнике были. Сейчас бы такие огородники ой как пригодились. Тоже что ли к нему на дачу потом наведаться, хотя, боюсь, там будет как с квартирой майора Дробина. Давно все брошено и лишь хладный труп потихоньку разлагается… Кстати об этом.

— Сергеич, — тихо позвал я, когда меня уже перетащили на кровать и насильно укутали в одеяло, обязав Миланку приглядывать за мною. — Это, рацию хоть дай.

— Нахрена оно тебе? — возмутился доктор, но все таки передал мне стоящий на зарядке Азарт. — Ты чего удумал?

— Да так, немного телефонным терроризмом позанимаюсь, — усмехнувшись, вбил канал связи с Престняковым. Все таки, проблему трупов в городе надо решать и поможет мне с этим как раз штрафбат организованный одним деятельным капитаном…

Не каждому везет иметь необходимые навыки в момент, когда они требуются. Так например, Ирина, прожившая крайние пару лет с установкой, что она офицер тыловой службы и что ее никогда не отправят на передовую, очень сильно разочаровалась в армии. До этого, ее знакомый старшина, регулярно ее пытался вытащить пострелять. Просто за то, что она, чисто по женской доброте, помогала старшему прапорщику реализовывать не особо легальные схемы на пользу солдат. Например, не давала начальнику продсклада прикарманить пайки, выделенные бойцам на занятия в полях, когда солдаты не могут добраться до столовой или организовать питание на полевой кухне. А такое в армии не то что не законно, оно даже как-то противоестественно.

Со своей стороны, старшина пытался вытащить Ирину на стрельбы, дабы девушка смогла хотя бы прочувствовать, что такое стрельба с настоящего оружия. За все время службы, начальник продовольственной службы выпустила по мишеням от силы шесть патронов, во время зачетных стрельб в училище, да и те, ей проставили за красивые глазки. В остальном же, военная жила простой установкой. Если потребуется, то она и голыми руками сможет убить агрессора. Вот только, в критической ситуации, она почему-то не взлетела до уровня своих ожиданий, а упала до уровня реальной подготовки. И когда их батальон отправился в город, она, на одной из тыловых машин, так же поехала в составе колонны. И благо, ей хватило ума держаться рядом с опытным старшим прапорщиком Поповым. Тот, явно ощущая какой-то подвох, остановил свою роту, а заодно задержал и идущий следом тыловой камаз, груженый пайками для бойцов. За счет этого Ирина и выжила…

Когда же остатки колонны вырвались из огневого мешка и вышли на запасные позиции, начпрод попросту не выдержала и выйдя к Попову, высказала ему все, что думает об сложившейся ситуации, на что старшина лишь пожал плечами.