Очнулся я потому, что меня сильно трясли за плечо:

— Энрик! Энрик! Вставать пора! — Лео был очень встревожен.

Я со стоном перевернулся на спину и открыл глаза:

— Это обязательно?

— Подъем, — удивленно ответил Лео. — Что с тобой?

Он содрал с меня простыню, внимательно осмотрел, присвистнул:

— Та-ак, ясно. Поймали?

Я помотал головой и вздохнул:

— Лучше бы поймали, только сразу, меньше мучиться.

— Понятно. Ребята, стенки опустите, — попросил Лео, — и валите на зарядку. Если мы все не придем, будет слишком заметно.

Ребята переглянулись, поглядели на меня. Роберто покачал головой, Алекс поднял брови: спятил! Удивлению Тони не было границ, он, кажется, ничего не понял. Гвидо просто испугался за меня и первым бросился опускать стенки.

Когда все ушли, Лео развил бурную деятельность:

— Жди здесь и не вылезай, у тебя на лбу написано: всю ночь где-то шатался.

Лео убежал и через пару минут вернулся с котелком воды. Смочил два полотенца, и мы общими усилиями протерли меня с головы до ног, потом Лео вытряхнул из своего рюкзака аптечку.

— Где-то у меня был красящий аэрозоль, сестра дала, — пробормотал он. — Нашел! Встань, тебя всего надо покрасить.

Я посмотрел на себя — весь в синяках, царапинах и ссадинах, и кивнул:

— Угу, а через сутки повторить. Он, между прочим, довольно слабый.

— Знаю. А что делать? И куда тебя носило?

— Ш-ш-ш, потом.

— Угу. Кстати, можно сначала обработать этим, — он показал мне яд «горыныча» — самое эффективное и самое жгучее средство, какое я только знаю. — А потом замаскировать.

— А они не вступят в реакцию прямо на мне?

— Не, я уже так делал.

— Ладно, — согласился я. Встал, втянул в себя воздух и сжал зубы покрепче.

Пытка продолжалась довольно долго.

— Лучше бы я сразу попался, — прошипел я.

— Эй, Энрик! Где это ты потерял свой непобедимый боевой дух? — удивился Лео.

— Покажу, — обещал я. — Там такая жгучая и колючая трава… одновременно.

— Так-то лучше, — одобрил Лео шутку, а не траву. — Всё, только покрасить осталось.

Наконец он меня обработал.

— В душ, — скомандовал Лео, — и голову помой обязательно, а то только дурак не догадается.

Во время завтрака к нам подошел сержант Бовес. У меня сердце замерло.

— На зарядку надо ходить, — заметил он наставительно, — сто отжиманий.

Мы с Лео кивнули. Сержант ушел.

— Энрик, — укоризненно сказал Лео, — это такая ерунда. За кого ты меня принимаешь?

Наверное, у меня на физиономии написано: расстраиваюсь, что подставил Лео. Я улыбнулся: как здорово иметь друзей!

За день я мысленно повторил эту фразу еще очень много раз. Мир был как в тумане. На скалолазании вместо меня следом за Тони подсаживали Алекса, и он забивал крючья поглубже. Потом наверх забирались Роберто и Лео и помогали влезть Гвидо и мне. Гвидо недовольно фыркал — считал, что хватит с ним нянчиться, но не протестовал. Страховка впивалась в свежие ссадины. «Так тебе и надо», — злорадствовал внутренний голос.

На полосе препятствий изобретенная мной технология перелезания через стены понадобилась не только Тони, но и мне самому.

После обеда я не пошел купаться, а устроился на солнышке, чтобы не знобило. Стало только хуже, и я перебрался в тень. Алекс плюхнулся на песок рядом со мной:

— Тебе надо к врачу.

Я помотал головой:

— На меня ночью была облава. Если пойду к врачу, Ловере догадается, что это был я.

— Ну и что? Он же не зверь! Тебе и так плохо.

— Нет! Он меня не пощадил, а именно не поймал! Ясно?

— Гром тебя разрази!

К нам подошел Лео:

— Ну, и где тебя носило?

— В море, ночью и в одиночку, за буйками, на скале, за пределами лагеря. Нарушал все категорические запреты одновременно, — ухмыльнулся я.

— Зачем?!

— Просто так, не спалось.

— Совсем спятил!

— Угу, точно. Бовес разбудил моего беса противоречия — запретил мне читать.

— На скале и за пределами ты скрывался от погони? — уточнил Алекс.

— Ага. Я понимаю, сдаться было бы проще, — вздохнул я.

— Сдаться — всегда проще, — задумчиво сказал Лео. — Только не вздумай заболеть! Ясно?

— Предельно. Нам пора идти стрелять.

Ближе к вечеру на кемпо я понял, что чувствует вареный омар, когда его режут на части. Ребята щадили меня изо всех сил, но тут к нам подошел Дронеро — и лафа кончилась.

Сегодня Лео и Роберто, к которым он, в общем-то, благоволил, его не интересовали. Спарринговал он со мной — и очень жестко. Хорошо хоть выбросить из головы все мысли на этот раз было несложно: там билась только одна: «Куда бы прилечь?» На этот раз я не смог оказать ему достойного сопротивления, даже когда ускорился.

После боя у меня на спине горели следы от четырех ударов боккэном.

— Мы все сегодня не выспались и очень злые, — тихим шепотом, чтобы слышал только я, пояснил Дронеро. — Понял, тигренок?

Летучие коты! Всё зря. Ну конечно! Это он прыгал через меня в аллее — и узнал по росту, сложению и характерному движению моей школы. Мое теперешнее состояние подтвердило его догадку. Вечером капитан Ловере вызовет меня к себе и… Я отвернулся и поморгал, чтобы не разреветься, этого только не хватало!

— Если я спрошу, ты ответишь?

Я кивнул.

— Я не спрашиваю.

Он плавно развернулся и понес себя к другой группе ребят.

И что теперь? Он хотел сказать, что с меня хватит и он меня не выдаст? Или нет?

По-моему, с меня действительно хватит, но лейтенант может придерживаться другого мнения на сей счет.

— Что он тебе сказал? — с беспокойством поинтересовался Лео. — На тебе лица нет.

— Он меня ночью узнал.

— Вот черт!

— Но я не уверен, что правильно его понял, может быть, он не будет докладывать Ловере.

После ужина мы с Лео потащились на штрафную площадку: отжиматься. Точнее, тащился я, а Лео приноравливался к моей скорости. Площадка находится позади штабного домика, места, которое я предпочел бы еще несколько дней обходить стороной.

Это ж надо, вчера я весело и непринужденно, на глазах у каких-то восхищенных мальков, отжался сто пятьдесят раз на пальцах, подряд, а сегодня… Отжимался я на кулаках, раз уж Бовес не сказал, как именно, предположим, что так. В голове звенели колокола и мерзкая мысль, что за мной никто из сержантов не наблюдает, и никто, кроме меня самого, не считает отжимания. Нет, я про себя знаю всё! И этого достаточно, иначе зачем я сегодня практически признался Дронеро и почему не побежал к врачу: пощадите бедного больного ребенка. Сейчас еще тридцать отжиманий — и можно будет пойти и лечь. И никакой бессонницы. Уф, всё. Лео стоял рядом и ждал, пока я вымучаю из себя последние несколько раз.

— Вставай, — сказал он тихо, — отойдем в тень, я тебя потащу, а здесь не стоит.

Мы побыстрее убрались в темную аллею, и Лео подставил мне плечо. Рядом какая-то компания шумно играла в охоту на горынычей или, судя по победному реву, в удачную охоту горынычей — люди так обычно не вопят.

Около нашей палатки нас поджидали любители хорового пения, Лео разогнал их одной фразой, заявил, что у него пальцы болят, и играть он не будет. Недовольно ворча, народ разошелся кто куда.

Лео свалил меня на спальник. Я зашипел от боли и перевернулся на живот: синяки, наставленные Дронеро, дали о себе знать.

— Чего? — спросил Лео.

— Твой любимый инструктор сам со мной расправился.

Лео зажег свет и опять взял в руки «яд горыныча»:

— Снимай футболку и показывай где, а то ты покрашенный, не видно.

— Угу, и на этой веселой ноте закончился, наконец, этот бесконечный день, — торжественно изрек я заплетающимся языком.

Утром я чувствовал себя намного лучше, но ненамного лучше выглядел. Оказывается, вечером, уже после того, как я заснул, Лео назначил дежурного по покраске Энрика, поэтому Алекс разбудил меня минут за десять до подъема: красить. И все эти десять минут мы с ним героически не хохотали.