Если бы не Мотирам, возможно, что «первый поэт» непали по сей день не был бы включен в историю родной литературы. Услышав однажды на свадьбе пение шлок из «Рамаяны», сложенных на непали, Мотирам любой ценой решил отыскать автора. В результате усердных поисков были собраны по крохам сведения о скончавшемся к тому времени Бханубхакте и большинство созданных им шлок. Затем началась кропотливая работа по восстановлению непальской «Рамаяны», которая была, кстати, первым печатным изданием на языке непали. Если отдельных шлок недоставало, Мотирам, стараясь приблизиться к стилю «первого поэта», дописывал их сам. Для тех, кто встречал в цггыки просветительскую деятельность Мотирама, это был повод обвинить его в фальсификации, для остальных — акт бескорыстия, «служения» своей родине и литературе.

«Жизнеописание Бханубхакты» было написано как бы в продолжение литературной традиции. Однако впервые героем произведения стал простой человек, умерший в глубокой бедности, — поэт, сумевший создать фундамент непальской поэтической системы.

Рассказ о подвижническом пути Бханубхакты ведется в очень непринужденной манере. Прозаический текст полностью освобожден от обязательных панегирических формул, традиционных жизнеописаний, перенасыщенных эпитетами и сравнениями. Весь материал объединяет и цементирует дидактическая идея «бескорыстного служения». Не случайно в нем очень важное место занимает легенда о поэтическом пробуждении Бханубхакты, которой был придан характер достоверного биографического факта. Согласно этой легенде, Бханубхакту побудила стать на путь служения непальской литературе и народу встреча с гханси — простым человеком, который всю жизнь не щадя сил косил в горах траву, чтобы на заработанные деньги вырыть колодец для проходящих путников. Однако назидание преподносится в легкой занимательной форме, которой Мотирам был обязан в большой мере западной литературе и конечно же непальской народной сказке. Отсюда разговорная интонация, большие вкрапления прямой речи, диалогов и типично фольклорная образность и обороты вроде, например, следующего: «Копил, копил для себя человек деньги, да вдруг и отправился на тот свет. Осталось его имя безвестным. Кто помер, пес или лиса, никому не ведомо…»

«Жизнеописание Бханубхакты» положило начало совершенно новому жанру, находящемуся на границе художественной литературы и публицистики. Этот жанр своеобразных очерков — эссе (нибацдха) о людях, получивших право на признание независимо от их происхождения, имел дальнейшее развитие в современной непальской литературе.

«Поэт поэтов» (Кабиширомани) Непала.

Первый, кому удалось органично привить на национальной почве санскритскую поэтическую технику, создать, широко пользуясь санскритизмами, самобытную поэзию на языке непали, отличающуюся оригинальным образным мышлением. Сына бедного брахмана из селения Архела в дистрикте Каски Лекхнатха обучили санскриту еще в детстве. Затем он закончил единственную в то время в Непале санскритскую школу, где проявил настолько незаурядные способности, что был рекомендован своими наставниками в учителя отпрыску феодальной фамилии Рана, захватившей фактическую власть в стране. Сочинять стихи Лекхнатх начал еще в школе, но, попав в царские покои, отнюдь не стал придворным поэтом. В эпоху, когда налагался запрет на все, что тематически было связано с конкретной непальской действительностью, Лекхнатх обратился к жанру аллегорической поэмы, в которых часто использовал мифологические сюжеты («Беседа Сатьи и Кали», «Размышления о временах года», «Попугай в клетке», «Диалог Разума и Веселья» и другие). Кроме того, его перу принадлежат несколько драм, среди которых самая известная «Почитание Лакшми» и многочисленные поэтические афоризмы — субхашиты.

Лекхнатх — поэт, чье творчество обращено к идеалистической философии адвайта веданты. Однако строит он свои поэмы таким образом, чтобы наряду с религиозно-философскими идеями мимолетности и бремени физической жизни, достижения «Запредельного смысла» — «Единого и Вечного Брахмана» читатель мог воспринять и еще один глубинный пласт поэмы, наделенный определенным социальным смыслом. Так, образ птицы в поэме «Попугай в клетке» можно трактовать и в религиозно-философском смысле: птица — душа, божественное начало, заключенное в человеке и стремящееся к свободе, к слиянию с Абсолютом; и в реально-жизненном плане — как олицетворение страданий человека в стране, превращенной в застенок.

После свержения режима Рана в 1950–1951 гг. в творчестве поэта, особенно в его аллегорической поэме «Юный отшельник», звучит призыв к следованию путем бескорыстного «служения». Не случайно в Непале, где сейчас государственная политика приводится в соответствие с «гималайским культурным наследием», Лекхнатха считают поэтом, несущим юному поколению «духовную истину». С 1957 г. Лекхнатх был бессменным членом Королевской академии. В 1968 г. посмертно награжден государственной премией Трибхувана.

«Беседа Сатьи и Кали» — аллегорическая поэма, построенная в традиционной форме диалога, цель которого дать представление о том, что смысл человеческой жизни в избавлении от последующих перерождений и слиянии с Абсолютом. Вместе с тем многое в тексте поэмы вызывало ассоциации с действительностью тогдашнего Непала, где правители ревностно препятствовали проникновению свежих веяний в застойный феодальный мир страны.

В основу поэмы положен эпизод из «Махабхараты», в котором рассказывается о встрече двух существ, олицетворяющих Сатьяюгу (Золотой век) и Калиюгу (Век нынешний — Железный).

Придя из далекого прошлого (по представлениям индусов, Сатьяюгу отделяют от Калиюги еще две эпохи), Сатья поражен переменами к худшему. Многое ему, представителю эпохи Истины, кажется очень странным. Сатье непонятно, почему Кали так низко ему кланяется. Но последний отвечает, что в его время господ только так и величают, прозрачно намекая на строжайший приказ властелинов феодального клана Рана приветствовать их поясным поклоном. Так Лекхнатх с самого начала конкретизирует место и время встречи своих героев. Почему люди нынче забыли, недоумевает Сатья, что работу должны сменять сон и отдых, и чем тяжелее труд, тем сытнее должна быть пища. «Как не забыть, люди нынче слепы и разум у них отшибло, — иронически отвечает Кали. — День и ночь на плечах корзины с тяжелым грузом, пот глаза заливает — вот они ничего и не видят, ну а разум, где его взять-то, голова занята одной мыслью — поесть бы». Куда ни взглянет Сатья — всюду одно горе, голодные измученные люди. Как будто вся несправедливость и жестокость, рассеянные в Калиюге, собрались на земле, куда ступила его нога.

Все строки поэмы приводят читателя к выводу о том, что современная Лекхнатху непальская действительность не имеет ничего общего с истинным представлением о жизненных нормах и правилах. На этом фоне особенно убедительно звучит идея об освобождении от бремени земного существования, которая расценивается автором как высшая мудрость.

Поэма написана по образцу «Времен года» Калидасы. Как и его великий предшественник, Лекхнатх строит свое произведение из шести частей, посвященных шести сезонам. Начинает поэму с описания картины угнетающе жаркого лета и заканчивает описанием королевы сезонов — весны, раскрывая красоту природы в сравнении с женской красотой. Однако если у Калидасы женщина эта воспринимается в своей реальной прелести, телесно ощутима, полна жизни, как и сопоставляемая с ней природа, то для Лекхнатха она не более чем эталон для сравнения, причем не единственный:

Весенняя земля, что пестрый попугай Или красавица в зеленом шелке сари…

В отличие от Калидасы Лекхнатх индифферентен, он как бы отгораживается от всего земного, неспособного дать подлинную радость в силу своей иллюзорности. Это ощущается даже в наиболее эмоциональной части поэмы, посвященной весне. В отдельных шлоках ее весна — только повод для сентенций, пронизанных идеей «единого во множественном» и непосредственно связанных с ней представлением о трансцендентной истине. Сюда же включены и стихи, несущие идею самосовершенствования как основного средства достижения свободы от земного существования — мукти. Причина отклонения от пути, проложенного Калидасой, кроется, вероятно, в том, что для Лекхнатха религиозно-философский аспект имел особое значение. Все, написанное им в бытность «придворным» поэтом, становилось известно прежде всего всесильным Рана. Именно им, утопавшим в роскоши, поэт хотел напомнить, что закону кармы подвластны все живые существа, даже боги, и что своим пренебрежением к благу других они только отдаляют конечную цель — достижение «истинного и вечного блаженства».