Вис и Рамин: Поэма / Пер. с перс. С.Липкина; Вступ. ст и общ. ред. И. О. Брагинского. — М.: Гослитиздат, 1963.— 495 с.

Брагинский И. С. О «самой безнравственной» поэме и ее смысле // Вис и Рамин. — М., 1963. — С. 3–20.

Брагинский И. Сатирическая утопия и ее автор // Брагинский И. 12 миниатюр, — М., 1976 — С. 132–147.

Minoisky V. Vis-u-Ramin, a Parthian romance // Bulletin of the School of Oriental and African Studies. — 1946. - P. 4. - P. 741–463; 1947. - P. 1- P. 20–35; 1954. - P. 1- P. 91–92; 1962. - P. 2. - P. 275–286.

Особое место в персидской суфийской поэзии X–XII вв. занимает творчество Абу-ль-Маджда Мадждуда Санаи. Он является создателем дидактического эпоса с обильным использованием в поэмах народных легенд и преданий, а также с введением в сюжетную канву философских теорий, до тех пор появлявшихся в персидской поэзии лишь в более или менее скрытом виде.

Поэтическую карьеру Санаи начал со светской поэзии и прославления поздних Газневидов (правящая династия Газны), и его уход в мистицизм был прежде всего выражением социального протеста, оппозиции бесправного интеллигента феодальному быту.

Ноты социального протеста явственно звучат в самой крупной и прославленной из его поэм — дидактическом «Саде истин» (1131), содержащем круг широких проблем и состоящем из десяти глав (например, глава восхваления жизни; глава, характеризующая разум; глава о любви), иллюстрированных небольшими рассказами и щедро пересыпанными моральными увещеваниями.

Перечисляя качества, необходимые праведному монарху, Санаи открыто и смело заявляет, что ими не обладает никто из современных ему правителей. Именно к ним обращено гневное предостережение — «коротка жизнь кровопийцы». Говоря о темноте и невежестве простого народа, Санаи предупреждает против слишком сурового осуждения забитых и задавленных постоянным угнетением земледельцев и ремесленников. Обвинением в пресмыкательстве и похвальбе звучат его слова, обращенные к придворным поэтам прошлого. Специальные разделы поэмы посвящены решаемым в плане суфийской философии проблемам мирового разума и мировой души, мистического знания и экстатического стремления к познанию божественной истины, символически уподобляемой любви. И хотя Санаи посвятил «Сад истин» правившему тогда Газневиду Бахрам-шаху, это не оградило поэта от яростных нападок мусульманского духовенства и от тягчайшего обвинения в богоотступничестве.

Из семи крупных поэтических произведений Санаи кроме «Сада истин», известна также поэма «Странствия рабов к месту возврата». Она является примером назидательных поэм и рассказывает о путешествии стремящегося к прозрению человеческого духа через все сферы реального и загробного миров, благодаря чему возникает аналогия с «Божественной комедией» Данте. Одним из первых Санаи широко и последовательно применяет любовную и винную — анакреонтическую — символику для выражения суфийских идей в своих «Дервишеских песнопениях».

Таким образом, в произведениях Санаи выразились основные формы суфийской поэзии — этико-дидактической поэмы с вставными рассказами-притчами и поэмы-аллегории, поэтическая форма которых впоследствии была доведена до совершенства преемниками Санаи суфийскими поэтами Аттаром и Джалаеддином Руми.

Из лирики Санаи / Пер. А.Старикова // Восточные сборники. Литература-искусство. — М., 1924 — Вып. 1,- С. 96–98.

Стихи / Пер. А.Кочеткова, Т.Стрешневой // Антология таджикской поэзии. — М., 1957.— С. 273–301.

Четверостишия / Пер. В. Державина // Избранные четверостишия персидско-таджикских поэтов-классиков. — Душанбе, 1965. — С. 41–49.

Бертельс Е. Э. История персидско-таджикской литературы. — М., 1960. — С. 402–455.

Бертельс Е. Э. Суфизм и суфийская литература. — М., 1965. — С. 72–75.

«Синдбад-наме», или «Книга о Синдбаде», — памятник персидской классической прозы XII в. Древнейшая версия памятника была составлена на языке пехлеви (III–VII вв.) и во многом восходила к сюжетам древнеиндийских сказок. Редактором и автором сборника притч «Синдбад-наме» является Мухаммад аз-Захири ас-Самарканди, который литературно обработал оригинал книги X в. и создал блестящий образец художественной прозы, соответствовавший вкусам его среды.

В основу книги легло широко известное сказание, обычно носящее название «Синдбад и коварство женщин». Это произведение не имеет ничего общего с рассказами о Синдбаде-мореходе из «Тысячи и одной ночи». Синдбад персидского литературного памятника — мудрец-мыслитель, герой основного сказа, а не авантюрный персонаж вставных морских рассказов Шахразады.

«Синдбад-наме» Захири Самарканди состоит из нескольких десятков самостоятельных рассказов, которые обрамлены единой сюжетной рамкой — повестью о царе, его сыне и мудреце Синдбаде, воспитателе юного царевича. Тема эта часто разрабатывалась в литературах Ближнего и Среднего Востока. В «Синдбад-наме» она несколько осложнена. Синдбад здесь — мудрец, воспитатель царевича, ставшего жертвой клеветы рабыни его отца. Составив гороскоп царевича, Синдбад узнал, что в те дни, когда над царевичем стрясется беда, последний должен молчать в течение недели, в противном случае ему грозит гибель. Так как царевич сам защищаться не может, в его защиту выступают семь везирей, которые стараются оттянуть время и не дать казнить наследника, чтобы через неделю тот смог сам оправдаться. Как и полагается в таком произведении, и клеветница рабыня, и везири, и сам царевич рассказывают притчи, пытаясь доказать свою правоту. Они и составляют ядро книги. В целом все произведение, несмотря на известную занимательность сюжета, все же представляет собой типичное «зерцало». Его основное назначение — показать правителю, как осмотрительно нужно решать дела, когда речь идет о человеческой жизни, и как важно иметь вокруг себя мудрых советников. Язык книги изобилует изысканными образами, насыщен сложнейшими поэтическими фигурами, содержащими стихотворные цитаты из сочинений персидских и арабских авторов. Вставные рассказы разнообразны по содержанию. Тут тесно сплетены друг с другом бытовые анекдоты, басни, новеллы реалистического характера, волшебные сказки и т. д. В них повествуется о поступках людей (причем широко использован старый прием баснописцев брать в качестве действующих лиц различных животных и использовать их характерные черты как маски для человеческих характеров), о добрых и злых духах, о любви, о верных и неверных женах. В реалистических новеллах и анекдотах отражены жизнь и быт средневекового Ирана и Средней Азии. В качестве героев в таких рассказах выступают представители различных слоев феодального общества.

аз-Захири ас-Самарканди Мухаммад. Синдбад-наме / Пер. М. Н. Османова. — М.: Изд-во вост, лит., 1960, — 310 с.

Бертельс Е. Э. Образец таджикской художественной прозы XII века // аз-Захири ас-Самарканди Мухаммад. Синдбад-наме. — М., 1960, — С. 296–309.

В XII в. одновременно с развитием светской и философской поэзии в персидской литературе наблюдалось становление и прозаических жанров. Большинство произведений, кажущихся сейчас чистой беллетристикой, по классификации того времени являлись сочинениями наставительного характера, зерцалами: это различным образом оформленные и скомпонованные собрания поучительных притч и, по понятиям того времени, исторических анекдотов и новелл, позволявших их авторам излагать свои поучения и наставления на основании более наглядного материала. Эго была своего рода «научно-популярная литература», блестящим воплощением которой явился труд придворного поэта, правителя области Гур Низами Арузи «Собрание редкостей», или «Четыре беседы» (1156–1157), как ее называют традиционно по количеству содержащихся в ней глав. Книга начинается с пространного введения, доказывающего величие и авторитет носителя царской власти. Его приближенные должны также стремиться к совершенству. Четыре профессии были в то время в наибольшем фаворе при любом из многочисленных дворов на обширных территориях, где был в обращении язык парси, или фарси: секретарь-делопроизводитель, поэт-панегирист, астролог, врач. Книга Низами состоит из четырех частей, в каждой из которых дается характеристика одной из этих профессий, проиллюстрированных десятью историческими анекдотами о выдающихся представителях соответствующей профессии. Богатство историко-культурных данных, содержащихся в «Четырех беседах», придает сочинению исключительную ценность первого, а иногда и единственного источника наших сведений о ряде явлений и деятелях культуры и литературы Средней Азии, Хорасана, Ирана IX–XII вв.