Неожиданное несчастье на нас обрушилось уже в море, когда белоснежные вершины Харварлаора уже были еле видны с борта «Одена-Судии». Нас настиг неожиданный шквал, который мгновенно опрокинул «Веола-Воителя», и тот вместе со всей командой стремительно погрузился в пучину вод. Матросы спешно бросились убирать паруса, но на палубу вышел Гет-Странник, снял с себя пояс, и, пользуясь им как пращей, метнул навстречу ветру кусок белого камня. В ответ раздался ужасный вопль, от которого мелко задрожал весь такелаж, но ветер мгновенно стих. Позднее Гет сообщил нам, что это был Каббиборой, один из двенадцати ветров, и что он может в любой момент повторить нападение, если его не остановят другие ветра.

Я пишу это послание, чтобы бросить его в море в бутылке, залитой воском — на тот случай, если нам не удастся добраться до берегов Эрдосса.

Я, лорд Лаотан Танваалронг, свое состояние, земли в Эрдоссе и в колониях, замок в Панэрдоссе вместе со всем имуществом, библиотекой и коллекцией древностей, обе суконных и оружейную мануфактуры, торговый дом в Панэрдоссе и фактории в Лупо, Хедане, Эстепе, Суллане и Холм-Эсте — все завещаю вместе с титулом своему племяннику Орвену Танваалронгу, да будет он достойным продолжателем рода…

21 сентября, 19 ч. 53 м.

— Лола, голубушка, поторапливайтесь! Обстрел скоро не кончится, а времени у нас в обрез. — Дон Салазар опечатал последний чемодан с драгоценностями. — Все будет выглядеть настолько естественно, что ни одна зараза не отследит, куда подевался старикан Карпелитто. Кстати, и вам я обещаю, что доктор Лола Гобит не будет числиться среди пропавших без вести. Трупа, конечно, не найдут, но уже подготовлены заслуживающие доверия свидетели, которые этот труп видели.

— Мы так не договаривались. — Доктор Гобит прекрасно понимала, что сопротивление бесполезно, но сопротивляться не очень-то и хотелось. — И мне не понятно, зачем я вам нужна в вашем-то положении…

— Во-первых, мы с вами вообще ни о чем не договаривались, а во-вторых, что вы можете знать о моем положении! — Дон Салазар был возмущен и не скрывал этого. — Вы думаете, голубушка, я покорно проследую к месту почетной ссылки? Вот! — Он влет сложил пальцы в двойной кукиш. — Рано меня хоронить, даже заживо — и то рано. Я зафрахтовал океанский лайнер с тремя тысячами беженцев, и все беженцы — мои люди. Через неделю мы будем там, где нас ни одна зараза не найдет, а если и найдет, то не достанет. А вилла на Мраморных островах — это фикция, ширма, это для вашего дженти Гресса.

Сверху донеслись приглушенные раскаты, и по низкому серому потолку бункера пробежала мелкая дрожь.

— Дон Салазар, вам не кажется, что вы рискуете…

— Рискую, а что делать! Этот Гальмаро — сумасшедший, просто псих. Он ведь прекрасно знает, что это наступление ему ничего не даст, кроме лишней головной боли и огромных потерь. Через годик-другой он вошел бы в Вальпо как освободитель без единого выстрела, под ликование обывателей и гром оркестров. Какое замечательное было бы зрелище! Какая была бы славная страница в истории Сиара. Да, я никак не мог рассчитывать на то, что он внезапно сойдет с ума. Кстати, доктор, — он сменил возбужденный тон на доверительный, — мои люди в Лос-Гальмаро сообщили, что ходят слухи, будто идею этого дурацкого штурма ему нашептал дух блаженного Иора при посредничестве кардинала де Стефано и генерала Рауса. Каково!? — Консул вытер испарину с лысины носовым платком и швырнул его на пол. — Нам пора, мое сокровище!

Он схватил Лолу за локоть, и двинулся к выходу, увлекая ее за собой.

В бронированном «Ленд-Форе», уже сидели два пассажира — доктор философии и права Лучо Барбос и свой человек Тика ван Дебби, закованный в наручники. Доктор Барбос поприветствовал Лолу широкой улыбкой и быстренько забился в дальний угол просторного сидения.

— Наконец-то мы едем, дон Салазар. Я могу сказать совершенно честно: хоть жизнь и не имеет смысла, но я ей дорожу, и это моя единственная слабость. Доктор, — теперь он обращался к Лоле, — дон Салазар уже изложил свой замечательный план? Надо сказать, я восхищен! С точки зрения общественных наук, представленных в моем лице, это панацея от всех войн и катаклизмов, которые могут обрушиться на человечество. Доктор, я чувствую себя архангелом, созерцающим Господа перед актом творения…

Машина свернула на широкую автостраду и затерялась в бесконечной веренице автомобилей, которая медленно двигалась в сторону Гидальго, объезжая многочисленные воронки от свежих разрывов.

— А я решительно не понимаю, что здесь творится! — внезапно нарушил молчание Тика. — Ну, вычислили меня — понятно, ну, посылку отобрали — тоже понятно, почему меня сразу не грохнули — не вполне ясно, но приятно… А вот почему столь влиятельный человек, как вы, дон Салазар, удирает в общем потоке, среди всякого сброда, рискуя собственной драгоценной жизнью…

Доктор Барбос внезапно, без замаха, ударил Тику по голове тростью, так, что тот сразу же отключился.

— Дон Салазар, я правильно сделал?

— Лучо, сколько я тебя знаю, ты не разу не промахнулся. Угодил, шельма! — Бывший консул от бывшей коллегии национальной безопасности выдавил из себя несколько сухих смешков. — Только учти на будущее, что этот парень мне нужен не меньше, чем ты.

— Только не надо меня пугать. — Доктор Барбос, казалось, пропустил мимо ушей угрожающие интонации своего патрона. — Я дорог вам именно потому, что мое стремление к сотрудничеству продиктовано не страхом или жаждой наживы, а искренним стремлением к тем же целям, к которым стремитесь вы. Разве не так? А что касается Тики, так я против него ничего не имею, хотя и не понимаю, для чего он здесь. Он свое дело сделал…

— Если священные сосуды покинули святилище — значит, на то была воля Великого Ватаху… — произнес Тика, не приходя в сознание. — Уви кочваюци… Мы стоим!

Автомобильный поток, и вправду, замер. Снаружи послышались многочисленные настойчивые гудки и нервная отрывистая ругань. Дон Салазар поднял трубку радиотелефона, и рявкнул в нее: «Не спать!» Пока невидимый собеседник что-то старательно объяснял, он нервно стучал пальцами по подлокотнику, а когда из трубки послышались короткие гудки, впереди раздались первые разрывы. Столб пламени взметнулся над дорогой, и автомобили в массовом порядке начали расползаться с асфальта. Самые наивные и самонадеянные граждане пытались развернуться, а прочие, скатываясь с обочин, покидали личный транспорт и разбегались, кто куда. Через пять минут мотор «Ленд-Фора» довольно заурчал, и машина, не спеша, двинулась по шоссе, объезжая пылающие покореженные стальные остовы. Шоссе было расчищено миль на десять вперед.

— И все же, дон Салазар, почему мы едем в Гидальго? — поинтересовалась Лола, провожая взглядом армейский грузовик, лежащий на боку поперек дороги. — В Вальпо тоже есть порт.

— Да, в Вальпо есть порт. А в порту есть Пьетро Сатори и дивизия морских пехотинцев, а еще — половина иностранного легиона! — Дон Салазар посмотрел на Лолу, как на ребенка. — И каждый из этих молодцов будет держать оборону, сколько скажут, потому что преждевременный уход с позиций повлечет за собой преждевременное отплытие «Лауры» и «Пахаря»…

— И все же, дон Салазар, будьте-таки любезны сообщить, что вы задумали. Если вы рассчитываете на мое участие в деле, я должна…

— Пусть доктор Барбос расскажет! — Карпелитто протяжно зевнул, заметив, что путь стал относительно свободен. — У меня завтра тяжелый день, и я обязан вздремнуть.

Дон Салазар выловил из-за сидения пуфик, и через минуту уже мирно посапывал.

— Итак, дона Лола, все просто, очень просто… — вполголоса заговорил доктор Барбос. — Времени у нас достаточно, и я начну издалека. Вам, конечно, кажется, будто вы прекрасно знаете, как формируется общественное сознание, что лежит в основе мировой политики, и что может служить для каждого индивида мотивом к действию или бездействию… На этот счет существует масса теорий, концепций и мнений, но, на самом деле, все проще, гораздо проще, чем принято считать: в мире есть страх, желание и воля, в зависимости от их масштабов и личного могущества носителей, они, эти три силы определяют суть всех общественных явлений. Страх, разумеется, имеет две стороны: способность его внушать и способность ему поддаваться; желания делятся на реальные и призрачные, и реальными их делает не разумность самих желаний, а воля их носителя и его способность эту волю реализовать…