Однако — это всё потом. А пока всем было предложено разобрать вещи, отобрав то, что может понадобиться на каждый день, переодеться в выданную артековскую форму, а всё остальное, включая верхнюю одежду, упаковав в чемоданы, сдать в камеру хранения. Этот порядок соблюдался в Артеке строго, а на посещение камеры хранения требовалось, насколько не изменяет мне память, разрешение вожатого. Впрочем, может, на этот раз сделают послабление? Во всяком случае, вместе с «шильцем, мыльцем» и парой смен белья, я вытащил из рюкзака папку-скоросшиватель с бумагами по проекту и отдельно — тубус с демонстрационными плакатами, предусмотрительно сохранёнными после защиты во дворце. А поскольку на её обложке значилось моё имя вместе с вырезанной из журнала «Техника-молодёжи» яркой картинкой научно-фантастического содержания — это и вызвало вполне законный интерес моего нового соседа по спальне.

Вопрос был хороший, правильный. Многие из ребят уже начали интересоваться, что привезли с собой их товарищи по отряду — кто искренне, без задней мысли, а кто и из соображений вполне прагматичных. По условиям предстоящего «общего» конкурса фантпроектов каждому из отрядов предстояло провести внутренние «слушания» и отобрать для защиты два проекта — так что конкуренция тут намечалась нешуточная. Как правило, группы участников, представляющих ту, или иную организацию, выбирали для представления один проект и брались за него все вместе — так, к моему удовлетворению, наши, двроцовские «юные космонавты» единогласно остановились на моей разработке. Однако тут могли быть и исключения, вот Середа и интересуется…

— Ну, понимаешь… — я замялся. — Тут долго рассказывать. Если вкратце, то идея построена на использовании принципа «орбитальной катапульты» для дальних полётов — не для старта с поверхности планеты, а для мгновенного перемещения корабля в открытом космосе, понимаешь? Это всё довольно сложно, надо объяснять. Может, в другой раз, на общем сборе?

О том, что такой сбор состоится уже завтра, нам объявил второй вожатый — высокий белобрысый парень по имени Дима со значком «Альпинист СССР» с эмалевым комсомольским флажком и артековским «вожатским» значком, соседствовавшим над его карманом с ещё одним, знаком «Вожатый-инструктор». В Артеке среди вожатых было вообще принято украшать грудь россыпью разнообразных значков — от «ДОСААФ» различных степеней и мастеров спорта, до таких вот, ВУЗовских или, скажем, нагрудных знаков парашютистов. В данном случае, кроме них имелся ещё и синий «ромб» Московского Энергетического Института (который я и сам заканчивал в «той, другой» жизни) — и он помог мне однозначто опознать отцовского сотрудника. ж, впечатление парень производил неплохое, а что там будет на самом деле — это, как говорят в Одессе, будем посмотреть…

— Что ж, на сборе, так на сборе. — покладисто согласился Середа. — А мы будем Лидкин проект представлять. Он тоже связан с «орбитальной катапультой» — впрочем, нетрудно догадаться, сейчас все только на этом и помешаны…

Да уж… — усмехнулся я. У нас во Дворце из трёх представленных на конкурс проектов, так или иначе её касались. Кстати, имей в виду: специалисты — я о настоящих специалистах, тех кто разрабатывает эти установки — используют термин «космический батут», а не «орбитальная катапульта».

— Спасибо, будем иметь в виду. — рассеянно кивнул Середа. — Так я о нашем проекте. Представляешь: на геостационарной орбите находится большая промежуточная станция», вроде той, которую уже собираются строить, а вторая, рассчитанная на несколько тысяч человек — в точке Лагранжа! Если хватит мощности «катапульты»… в смысле, «батута» — то это будет идеальное место для орбитальных космических обсерваторий и телескопов, да и дальнейшее освоение Солнечной системы вести оттуда гораздо удобнее!

— Толково… — осторожно ответил я. — Но ведь подобную станцию уже проектируют, разве нет? В майском номере была большая статья, как раз на эту тему — огромная, на полторы тысячи человек, станция в точке Лагранжа на удалении в шестьдесят с чем-то тысяч кэмэ от Луны, разве нет?

Ответ у калужанина был готов — и, похоже, не раз уже обкатан в дискуссиях.

— Так то точка Лагранжа системы «Земля-Луна»! А в нашем — Лидкином, то есть, — проекте предлагается разместить станцию в точке Лагранжа системы «Земля-Солнце», это гораздо дальше, миллион шестьсот километров от нашей планеты! Правда, есть сложность: эта точка на самом краю так называемой «области земной тени», так что солнечная радиация блокируется там не полностью. И, знаешь, что Лида предложила? Соорудить что-то вроде огромного космического зонтика из полупроводниковой плёнки! Он одновременно и от лучей Солнца защитит и будет таким мощным источником энергии, что на станции даже ядерный реактор не понадобится, и не придётся возиться с отводом избыточного тепла, а ведь это вечная проблема на космических объектах! Скажешь, не здорово?

Похоже, этому энтузиасту освоения Космоса, мой ответ был ни к чему, с опозданием сообразил я. Середе был нужен слушатель: внимательный, благодарный и, по возможности, восхищающийся услышанным. Что ж, мне нетрудно изобразить именно такого — заодно и получу тему для вдумчивой беседы с «Юлькой Сорокиной», которую я запланировал на сегодняшний вечер.

Первый полноценный день — следующий, после прибытия в лагерь, — завершился большим костром, знаменующим открытие смены. Проходило это событие в два этапа: сначала большой, общий костёр, на котором собралась вся дружина. Дрова для него сложили «шалашиком» выше человеческого роста, так, что языки пламени взлетали выше окружающих большую поляну деревьев, а искры взлетали к самым звёздам — крупным, как бриллианты на чёрном бархате крымского неба, которое пересекал непривычно яркий для них, обитателей северных широт, раздвоенный рукав Млечного Пути.

Когда дрова прогорели, когда были спеты все положенные песни и сказанные все положенные слова, началась вторая часть этого ритуала: ребята из каждого отряда выудили — с помощью вожатых, разумеется! — по несколько головней и на специально припасённых железных решётках, взявшись по двое-по трое, унесли эти зародыши будущих костров на особые, «отрядные» поляны. Это тоже было частью артековской традиции — из года в год за каждым из отрядов была закреплена маленькая полянка где-то не периферии лагеря; там были обустроены низенькие, вкопанные в землю скамейки, кострище, старательно обложенное крупными морскими камнями. Димка уже знал, что их подновляли каждую смену, и ему вместе со своими подопечными тоже предстоит отправиться на берег в поисках подходящих камней, которые займут здесь своё место. И в этом тоже был свой глубокий смысл, как говорил на общем костре старший вожатый — каждая смена оставляла здесь свой след, и через много лет хоть один-два из их камешков оставались, верой и правдой служа новым артековцам…

Дрова, как и на общей поляне, были припасены заранее — Димка сам ходил за ними днём на хоздвор в сопровождении нескольких ребят покрепче — после чего они со спорами выкладывали их так, чтобы будущий костёр не испытывал недостатка в притоке воздуха. И вот сейчас один из этих «костровых» (Лёшка Монахов, отметил Дима, не иначе, как сын Командора) довольно умело подсунул в щели импровизированной поленницы тлеющие головни, предварительно помахав ими в воздухе, чтобы лучше разгорелись — искры посыпались во все стороны, девчонки восторженно завизжали, «пани Зося» с притворной строгостью крикнула: «Монахов, осторожно, волосы кому-нибудь подпалишь!» и костёр быстро занялся, загудел, взметая оранжевые языки к небу. Ребята стали усаживаться, кто-то из принёс гитару. … Дружин в Артеке много, но есть среди них