— Ты ведь сейчас в общежитие? — Геннадий Борисович перегнулся через боковое сиденье и приоткрыл низкую трапециевидную дверцу. — Давай подвезу, мне как раз в ту сторону.

Идти Димке было всего ничего, квартала три, но отказываться было неловко. Он кивнул — «спасибо, ГенадьБорисыч!» — и забрался в открытый кузов — временный владелец транспортного средства не стал утруждать себя установкой брезентового тента, который всё равно не спасал от вездесущей пыли. Инженер повернул торчащий в жестяной, цвета горохового супа, приборной панели, ключик-крохотульку. Двадцатисемисильная «запорожская» четвёрка знакомо закашляла (у Димкиного отца был горбатый «Запорожец»), звук отразился от голого металла кабины, лёгкий ЛуАзик непринуждённо снялся с места и резво выкатился на проспект.

До общежития доехали меньше, чем за пять минут, и за это время Димка успел изрядно наглотаться пыли. Прощаясь, Геннадий Борисович пожал ему руку и задал неожиданный вопрос.

— Я слышал, ты, вроде, интересовался возможностью распределиться после диплома сюда, на Байконур?

От неожиданности Димка, как раз выбиравшийся из машины, споткнулся, с трудом удержавшись на ногах. Ну да, он говорил о чём-то таком, но только в компании других студентов, и ни в коем случае не «старшим товарищам», вроде аспиранта Алябьева, выполнявшего обязанности куратора их практики. А вот на тебе, Геннадий Борисович откуда-то знает…

— Да ты не переживай, я совсем не против. — инженер, заметив Димкино замешательство ободряюще улыбнулся. — Хотел даже обсудить это с собой, но сейчас совершенно нет времени, тороплюсь. У вашей группы на завтра что намечено, напомни?

— В двенадцать-ноль-ноль семинар по кислородному оборудованию, потом самоподготовка в библиотеке! — С утра нас повезут на космодром, на новый стартовый стол. Потом обед и самоподготовка в библиотеке! — с готовностью отрапортовал Димка.

— Ясно… — Геннадий Борисович сделал пометку в извлечённом из нагрудного кармана рубашки с блокноте. — Новый стартовый стол — это хорошо, это в тему. Вернётесь вы, надо полагать часам к трём, потом обед, ещё часик накинем на библиотеку… Давай сделаем так: когда закончишь со своими делами — сразу не уходи, посиди, что ли в кафетерии, там пирожки вкусные.... Я освобожусь в половину шестого и буду ждать внизу, в холле. Хочу тебя кое с кем познакомить. 

Москва, Октябрьский р-н,

ул. Крупской.

15 апреля 1975 г.

Удивительно, но вчерашняя клоунада продолжения не имела. То есть настороженные взгляды одноклассников никуда не делись, но вчерашнего страха (а то и откровенной вражды) в них уже не было. То ли сработала импровизация с «мексиканским танго», то ли свою роль сыграло то, что история была последним, пятым уроком, и после него все двинули по домам — но до учителей эта история не дошла. Пока не дошла, во всяком случае — на этот счёт я не питал иллюзий, кто-то наверняка поделится, да и родителям многие уже рассказали, а те молчать не станут. Но — расследования по горячим следам не случилось, а это уже немало. Что наплести потом, я как-нибудь соображу, не таким бобрам лапшу на уши вешал — и ничего, хавали…

Кулябьев и Черняк ожидаемо держатся от меня подальше. Вообще-то стоило бы закрепить достигнутый успех, наложив заключительный штришок типа «ну что, Олежик, пуговички мама пришила, или сам расстарался? Поди, пальчики все исколол? Ну, так это не страшно, иголка не перо, заживёт…» но по здравому размышлению решил этого не делать. Судя по затравленным взглядам, оба и так дошли до нужной кондиции, и проблемой быть перестали — во всяком случае, на обозримое время. Меня это вполне устраивало, поскольку голова была забита другим — сегодня вторник, а значит — занятие в кружке Юных космонавтов. Так что задерживаться я не стал — как только прозвенел звонок с последнего, пятого урока, со всех ног бросился вниз — и через четверть часа уже отпирал дверь квартиры.

Бритька встретила меня радостным повизгиванием. На кухне, на плите ожидал, распространяя умопомрачительные запахи, закутанный в полотенце чугунок с бабушкиным пловом, золотистым, с истекающими жиром кусками баранины и цельными головками чеснока — живём! Я наложил себе щедрую порцию, демонстративно не замечая печальные взгляды изголодавшейся, ни разу в жизни не кормленой собаченьки, быстро переоделся (военная рубашка с погонами, галстук взамен школьного пиджака и клетчатой сорочки) и уселся за стол. До начала занятий во Дворце оставалось ещё часа полтора, и в кои-то веки торопиться было совершенно некуда.

Москва, Октябрьский р-н,

Ленинские горы

15 апреля 1975 г.

Всё же, наглядная агитация — одно из величайших изобретения человеческого гения, думал я, стоя перед длинным, в половину стены, со вкусом оформленным стендом. Название «Страна гордится покорителями Космоса!» было выписано во всю длину огромными витиеватыми буквами ярко-красного цвета на фоне звёздного неба — по-моему, это было сделано с помощью обыкновенного пульверизатора. Стенгазета украшала собой небольшой, заставленный моделями спутников, космических кораблей и звёздными и лунными глобусами холл дворцовского планетария, того, что расположен в левом крыле дворца и легко определяется издали по серебристому эллиптическому куполу. Здесь по вторникам проходили занятия нашего кружка, и судя по подписям, создавалась стенгазета совместными усилиями наших «космонавтов» и ребят, занимающихся в астрономическом кружке.

Творение было воистину монументальное: на четырёх склеенных листов ватмана отражены были этапы освоения космоса, как представляли его себе авторы этого шедевра агитпропа, а по нижней кромке — видимо, для наглядности — было нанесено что-то вроде временной шкалы с рисками разной длины, отмечающими годы и месяцы. К ним и были привязаны рисунки, статьи и фотографии, составляющие содержание стенгазеты.

До отметки примерно в 1968 всё тут развивалось, в общем, по знакомому мне сценарию. Октябрь 1957-го — первый «Спутник»; 12 апреля 1961-го года — полёт Юрия Гагарина; март 1965-го — Восход -2», Леонов с Беляевым, первый человек в открытом космосе; 1967-1 — Комаров, первый «Союз» и первый человек, погибший в космосе, октябрь 1968-го — «Аполлон-8», Борман, Ловелл и Андерс, первый пилотируемый облёт Луны, а вот дальше начались расхождения.

В январе 1969-го года (выделено на «шкале времени» жирной вертикальной чертой) СССР и США заключают долговременное соглашение по освоению космического пространства — и с этого самого момента расхождения с известной мне хронологией освоения космоса становятся настолько значительными, что говорить о каких-то соответствиях смысла уже не имеет. В стенгазете не было ни слова о том, как лидеры двух сверхдержав сумели договориться и затеять вместе такое грандиозное и полезное дело, да я и не ожидал ничего подобного — не тот уровень информированности и интересов. Отмечался, разве что, огромный личный вклад нынешнего руководителя СССР дорогого нашего Леонида Ильича, удостоенного, между прочим, за заслуги в деле освоения космоса Золотой Звезды Героя соцтруда. Зато сама хронология программы была изложена достаточно подробно — ровно настолько, чтобы я прилип к стенгазете, забыв обо всём…

Итак, в июле 1969-го на Луну, как и положено, опустился Аполлон-11, и Нейл Армстронг произнёс свои бессмертные слова насчёт маленького шага и гигантского прыжка. Правда, некоторые отличия от «нашего варианта (ох, чувствую я ещё не раз и не два произнесу это навязшее на зубах словосочетание!) наметились уже здесь. Так, «Орёл» прилунился не в в юго-западном районе Моря Спокойствия , а сильно западнее, в Центральном Заливе, практически в центре лунного диска. Я не слишком хорошо помнил историю американской лунной программы, и не мог сказать с уверенностью, фигурировал ли этот район в списке запасных вариантов. Но, как говорится, лиха беда начало…