— Здесь, в гостинице, сейчас располагается кадровая служба нового проекта. — объяснил Геннадий Борисович, словно уловив Димкины мысли. — Строители, видишь ли, затянули со сдачей основного здания — это недалеко, в трёх кварталах отсюда, — вот и пришлось распихать часть служб по всему городу. Бардак, конечно, неимоверный, а что делать? Сейчас в городе площадей не хватает катастрофически, а будет ещё хуже — с полноценным запуском программы «космический батут» число работающих на космодроме утроится, как минимум, да и в городе населения прибавится...

Он остановился перед дверью с латунными выпуклыми цифрами «412» и трижды постучал костяшками пальцев. Дверь распахнулась, и на пороге возник мужчина — в тренировочном костюме и домашних тапочках, что мало вязалось с заявлением Геннадия Борисовича насчёт «кадровой службы».

— Принимайте рекрута, господа вербовщики! — жизнерадостно заявил инженер. — Нацедить ему кувшин рейнского, заплатить десять талеров, выдать мушкет с багинетом, обрядить в парик и форменный камзол — и марш-марш под барабан и флейту, на покорение межпланетных просторов!

Обитатель номера, открывший им дверь, представился, как Евгений Петрович. Имени-отчества второго Димка не знал, остальные обращались к нему просто «Товарищ Андреев». В ответ тот за всё время, пока они находились в номере, сказал не больше трёх слов, из чего молодой человек сделал вывод, что «товарища Андреев» служит в КГБ.

Именно так — «Проект», с заглавной буквы, без названия или какого-то цифрового или буквенного кодового обозначения. Именно это слово значилось на бумаге, которую «товарищ Андреев» дал подписать сразу, как только они вошли в четыреста двенадцатый номер. Вообще-то, это оказалась самая обычная форма о неразглашении, Димка уже подписал целую пачку похожих, оформляя практику на Байконуре. После того, как на бланке появился желанный росчерк, (молодой человек был настолько встрёпан, что лишь с опозданием сообразил, что толком не почёл содержимое) его усадили в кресло, налили в высокий стеклянный стакан минералки из бутылки, извлечённой из новенького холодильника с неразборчивой, но явно «фирменной, украшенной латинскими буквами, нашлёпкой — и с этого момента разговор пошёл по существу. К его удивлению Геннадий Борисович в разговоре участия практически не принимал — только расслабленно кивал в ответ на обращённые к нему реплики, лениво листал номер «Огонька» да разок попросил у «товарища Андреева» закурить. Услыхав это, Евгений Петрович прервал реплику, обращённую к Димке, неодобрительно покачал головой и сказал: «сколько раз говорил тебе, Гена, пора бросать! Дождёшься, что и тебя следующая медкомиссия завернёт из-за каких-нибудь шумов в лёгких, как Чугуева!» В ответ инженер легкомысленно махнул рукой, пробормотал что-то вроде «какие мои годы», но пачку сигарет, как заметил Димка, открывать так и не стал, положил возле себя на журнальный столик. Ему стало ещё интереснее: что за инженерная работа такая, на которой требуется проходить регулярные медосмотры и избавляться от вредных привычек?

Впрочем, долго гадать не пришлось.

— Насколько я понимаю, юноша, вы собираетесь связать свою дальнейшую карьеру с космосом? — спросил Евгений Петрович. — Что ж, считайте, что вам повезло: присоединившись к Проекту вы получите такую возможность. Ваш… э-э-э… наставник (тут он кивнул на Геннадия Борисовича, удобно устроившегося в кресле и потягивавшего из запотевшего стакана «Боржом») рекомендует вас, как способного молодого человека, подходящего под наши — не скрою, довольно взыскательные — требования.

Это вальяжное «э-э-э…» немедленно напомнило Димке всё тех же стажёров — да и вообще, происходящее в ним в течение последних суток было словно списано со страниц соответствующей главы этой повести братьев Стругацких. Хотя — Евгений Петрович внешне, да и манерами совершенно не походил на Юрковского, да и Быкова напоминал мало — невысокий, подвижный, весь словно собранный из пружинок, он не уселся в кресло напротив собеседника, а принялся расхаживать по комнате. Разговаривая, он то и дело помогал себе разнообразными жестами — в общем, вёл себя, по мнению Димки, недостаточно солидно. И, похоже, его спутник разделял это мнение — вон как иронически косится из-за страниц «Огонька»…

— Ну-ну, Женя, полегче… — сказал он, отложив журнал в сторону. — Какие такие у нас требования? Специалист он неплохой… будет, если продолжит в том же духе. Во всяком случае, на кафедре парня хвалят, я наводил справки у Юры Крохина, помнишь такого? Он у него руководитель диплома, я ему звонил отсюда в Москву, расспрашивал о практикантах…

Крохин-то? — оживился Евгений Петрович. — Он всё на кафедре? Зазывал я его к нам, не соглашается…

— Докторскую готовится защищать, не до нас ему. — развёл руками инженер. — А парня ты не запугивай, требования у него, понимаешь… здоровье отличное, комсомолец, спортсмен, альпинист, даже в автобусе не укачивает! Где ты ещё такого отыщешь?

— А нам пугливые не нужны. — отпарировал Евгений Петрович. — Тем более, сам говоришь, альпинист. Что у тебя, значок, второй разряд? — обратился он уже к Димке!

— Этим летом, в августе будет категорийное восхождение на первый! — заявил Димка. Тут ему, в самом деле, было чем гордиться. — Альплагерь Безенги, Джанги-тау Главная!

— Пятитысячник? — Евгений Петрович покачал головой, как показалось Димке, с уважением. — Знаем, плавали… Но, вынужден разочаровать тебя, мой юный покоритель высокогорий: если ты примешь наше предложение, то о восхождениях придётся забыть. Во всяком случае — на ближайшие несколько лет. Мы, видишь ли, не можем позволить, чтобы будущий обитатель новой космической станции рисковал переломать себе кости, карабкаясь на никому, в сущности, не нужные ледники и скалы! Впрочем, не расстраивайся… — он поднял руку в успокаивающем жесте, увидав, как вскинулся собеседник. — Случаев проявить себя у тебя ещё будет предостаточно. А сейчас главный вопрос: ты, парень, действительно так уж хочешь попасть в Космос?

Москва, Октябрьский р-н,

Школа № 7

17 апреля 1975 г.

Дело было на следующий день, в среду, на второй, десятиминутной перемене. Я торопился на четвёртый этаж, в кабинет химии, немного поотстав от стайки одноклассников, поскольку на ходу приходилось листать учебник. Вчера времени, ясное дело, не нашлось, да и предмет не из любимых — но складывающийся образ отличника с хулиганских окраин поддерживать всё же надо, потому я и просматривал заданный на дом параграф. Что тут у нас? Так… серная кислота… свойства… применение… Ерунда, с этим как-нибудь справлюсь, а чтобы поддержать имидж — можно рассказать о применении серной кислоты скажем, во взрывателях якорных морских мин. Или бомб, которыми эсеры и анархисты взрывали царей и министров. Как там у поэта-эмигранта Георгия Иванова?

«Бога нет, царя не надо,

Губернатора убьём!»

…Или это не он вовсе, а народное творчество, о котором нам не расскажет на уроках литературы милейшая Татьяна Николаевна?..

— Монахов? Лёша? Можно тебя на минутку?

Я обернулся. Ну вот, накаркал: русичка, на пол-пролёта ниже по лестнице, машет рукой, подзывая к себе. И ведь не сделаешь вид, что не слышал — раньше надо было думать, не оборачиваться…

— У вас сейчас что, химия?

-Да, в двадцать пятом кабинете, я как раз туда…

Она посмотрела на крошечные блестящие часики, свисающие с шеи на цепочке, на манер кулона и раздосадовано покачала головой..

— Всего пять минут, толком ничего не успеть… Вот что: на большой перемене, как позавтракаешь, зайди ко мне в семнадцатый, хорошо? Я тебя надолго не задержу.

Семнадцатый — это русский язык и литература, её кабинет, и сегодня у восьмого «В» там уроков не намечается.

— Зайду, конечно, мне нетрудно. Да я и раньше могу, всё равно на завтрак не пойду. А в чём дело, Татьяна Николаевна?