Я шагал к дому и чувствовал себя форменным бесчувственным чурбаном. В самом деле — вот они, дед и бабушка, на их похоронах я был невесть сколько лет назад — но оба живые, бодрые и даже младше, хоть и ненамного меня-тогдашнего! Интересно, мелькнула несколько отстранённая мысль, с родителями будет так же? Ведь я действительно не чувствую никакого прилива нежности или там щемящей тоски — всего лишь радость, как от встречи в любимыми родственниками, с которыми не виделся очень долго и вот, наконец, сподобился.

…а может, так оно и есть на самом деле, и не стоит усложнять без необходимости?..

Как ни пытался я проявить характер, и не прикасаться к толстенному серому кирпичу — ничего из этого не вышло. И — первое потрясение я испытал, едва открыв книгу. Да какое!

Здесь Сталин умер не в пятьдесят третьем году, а только в ноябре пятьдесят шестого — и за эти три с половиной года много чего успело произойти! Для начала, ещё в пятьдесят третьем он снимает с поста секретаря ЦК Хрущёва и отправляет его поднимать хлопковую отрасль в Узбекистан — «и больше о нём в этой саге не будет сказано ни одного слова». Нет, серьёзно: я пролистал несколько следующих глав и не нашёл ни единого упоминания о несостоявшемся «кукурузнике» и его дальнейшей судьбе — хотя можно было понять, обвинения в чём-то эдаком, следствия и расстрела Никита Сергеевич счастливо избежал. Второй член триумвирата, Берия, как не раз продемонстрировавший таланты управляться с самыми безнадёжными и практически неосуществимыми заданиями, был брошен вождём и учителем на то, что в наше время назвали бы «нацпроектами». На этот раз ему поручили в кратчайшие сроки довести до ума Трансполярную магистраль и закончить строительство Сахалинского тоннеля — что он и сделал, доложив об окончании работ на 20-м Съезде КПСС, где в качестве генсека председательствовал, на секундочку, сам Сталин. Но вот какая незадача: всего через месяц после этого Лаврентий Палыч погибает в авиакатастрофе, возвращаясь с инспектирования финального участка Трансполярной магистрали «Ермаково — Енисейская — Игарка» — самолёт попал в пургу и разбился при посадке, такая вот незадача... Первый товарный поезд от Архангельска до Норильска отправился уже через месяц после этого прискорбного события, ещё через две недели по его следам отправился и пассажирский состав, и с этого момента сообщение по новой магистрали стало регулярным — и остаётся, насколько я смог понять, таковым и по сию пору.

Что до Сталина — то он прямо на съезде слагает с себя полномочия Предсовмина, добивается назначения на эту должность Маленкова, а сам — взрывает бомбу, мало уступающую известному докладу Хрущёва, сделанного на том же съезде, перед той же аудиторией но в иной реальности. Он объявил о старте коренной реформы партии — причём в выражениях, как и Никита Сергеевич, не стеснялся. «Я предлагаю отстранить ВКП(б)-КПСС, этого гиганта с гниющей головой, от практического руководства государством, — говорил он с трибуны, и слова падали в сердца слушателей расплавленным свинцом. — Этого требует не только спасение государства, но и спасение самой партии коммунистов-ленинцев, путь, на котором она, переродившись, станет интеллектуальной, элитарной силой нашей страны, передав практические вопросы управления народным хозяйством Совету Министров — что, товарищи, уже давно следовало сделать…»

Тут я захлопнул книгу и долго сидел, изо всех сил стараясь избавиться от ощущения нереальности, выдуманности происходящего. Напоследок мелькнула и пропала мысль: а может, в этом мире уже успели побывать попаданцы, и приложили руку к преобразованиям — а я сейчас лишь наблюдаю плоды из усилий?

Подчиняясь внезапному импульсу, я кинулся в прихожую и после нескольких минут лихорадочных поисков держал в руках журнал «Огонёк» с нужной мне фотографией — большой, на половину разворота и в цвете.

Трибуна Мавзолея с огромными буквами «Ленин-Сталин». Снимок датирован январём этого года. Вот, значит, как…

Всё. Больше не могу — и не буду, если не собираюсь просидеть за историческими изысканиями всю ночь и наутро обнаружить себя с дикой головной болью и депрессией от общего непонимания окружающей действительности. Завтра, всё завтра… или послезавтра, или вообще через неделю, когда шквал обрушившийся на меня, как то уляжется, устаканится, возвращая мне способность мыслить рационально. А вот что точно надо сделать завтра, причём не откладывая ни на один день — так это решить вопрос с Кулябьевым и его присными, причём решить так, чтобы на будущее исключить саму возможность рецидива. Просто чтобы больше не отвлекаться на всякую ерунду. Внимание и сосредоточенность мне ещё, ох, как понадобятся.

…понять бы ещё — зачем…

"Вот с чего я вчера так раздухарился?» — гадал я наутро, по дороге в школу. — Ну ладно, мир вокруг полон неожиданностей и непонятностей и, мягко говоря, не во всём совпадает с тем, откуда я прибыл. Но — что это меняет? Лично для меня, здесь и сейчас? Школьная программа изменилась? Вообще-то, могла и измениться, только вот из наскоро просмотренных к сегодняшним урокам страничек учебников это не следует. Люди на улицах другие? Вроде, те же самые, и даже одеты примерно так же. Может, апрельское небо не такое радостно голубое, несмотря на то, что где-то в нём кружит на своей орбите отсутствовавший в нашей реальности «Скайлэб-2»? Тоже нет, со всяком случае, простым глазом это никак не заметно…

Да, интересно, а как же! Как бы я хотел получить в руки книжку, в которой подробно, шаг за шагом, будут расписаны все изменения, произошедшие в здешней истории начиная с пятьдесят третьего года! Чтобы прочесть, обдумать и всё понять — и уже исходя из этого строить планы, как это и приличествует уважающему себя попаданцу. Так ведь опять нет! Вот скажите: мог бы простой восьмиклассник в нашем семьдесят пятом году заполучить в руки такую книжку? Да что там, восьмиклассник — студент, инженер, даже преподаватель ВУЗа? Очень, очень сомнительно — в лучшем случае, он мог надёргать куски сведений (которые ещё проверять и проверять) а потом долго и упорно склеивать их вместе, пользуясь для этого самым надёжным цементирующим средством — слухами, приватными беседами на кухне и прочими источниками, которые принято называть «неофициальными». А есть ли у меня сейчас доступ к таковым? Нет, и не предвидится, поскольку вопросы текущей внутренней политики, и уж точно, её скрытые механизмы пребывают далеко вне сферы интересов нормального московского школьника — как пребывали они вне сферы моих собственных интересов в мои законные четырнадцать лет. И это нормально, иначе и быть не может, не тем заняты мысли среднестатистического подростка среднестатистической московской семьи…

Это, впрочем, не значит, что я не смогу в итоге составить цельную картину здешнего мира. Смогу, во всяком случае, постараюсь — но не за день-два, даже не за неделю, и уж точно — не пролистав первые попавшиеся мне под руку газеты и книги — пусть это даже том «Истории КПСС». Нет, информацию надо накапливать постепенно, обдумывать, укладывать, неспешно разбираться, целенаправленно выискивая недостающие фрагменты мозаики — и вот тогда, тогда… Да и то сказать — куда торопиться, крыша, что ли, горит? Лучше положиться на естественный, так сказать, ход событий — не забывая, разумеется, держать уши и глаза открытыми. А заодно, тщательно фильтровать базар, когда дело дойдёт до расспросов и тех же бесед на кухне…

Кстати, вот вопрос — а здесь уже имеются «голоса»? помнится, в своё время отец (уж насколько убеждённый коммунист!) иногда слушалих по вечерам, закрывшись на кухне, на большом приёмнике, тщательно вычленяя осмысленные фразы из воя и какофонии помех, чем повергал меня в тягостное недоумение. Приёмник этот и сейчас стоит в родительской спальне, и, пожалуй, надо будет попробовать — после возвращения родителей проделать это будет, пожалуй, затруднительно…

Ладно, это всё потом, как минимум — сегодня вечером. Вот он, школьный двор, стайки мальчишек и девчонок выныривают из окружающих дворов и бегут — надо торопиться, до первого звонка минут семь, не больше. Младшие размахивают смешными матерчатыми мешками на верёвочке — ага, сменная обувь, а я-то свою не взял, могут и завернуть… Вот строгая высокая девочка ведёт за руку малышку в паре огромных белых бантов — старшеклассница провожает сестрёнку, ясное дело… А вот и натоптанная тропинка, ведущая от «перелаза» через забор к крыльцу коротким путём по газону — ага, сегодня её караулят дежурные старшеклассники, выставленные завучихой Зинаидой Петровной — ты смотри, помню, помню! В другие дни те же старшеклассники сами с удовольствием сигают через забор, срезая полсотни шагов в обход, но сегодня они стараются вовсю — как же, такой шанс поглумиться над младшими, проявить свою власть! Вот трое сутулых десятиклассников, явно не из числа тех, что могут похвастать пятёрками и четвёрками, быстро смолят сигаретку в укромном уголке, образованном школьной стеной и боковым крыльцом — двое передают бычок друг другу и торопливо пускают дым а третий опасливо оглядывается — не появится ли в опасной близости кто-то из учителей, которые, конечно, прекрасно знают об этом злачном месте и систематически устраивают «облавы»? Да… люди, уж точно здесь те же самые — несмотря ни на каких попаданцев, которые то ли были на самом, то ли всего лишь плод моей нездоровой фантазии.