— Но почему именно я… мы? Есть же взрослые космонавты, у них опыт, подготовка?..

И.О.О. с досадой поморщился, от чего снова стал чрезвычайно похож на актёра Смоктуновского.

— Я буду вам весьма признателен, если вы избавите меня от необходимости отвечать на вопросы, на которые я лично отвечать не уполномочен. — он сопроводил слова плавным, несколько артистическим движением холёной руки. — Могу только заверить, что решение это принято не с кондачка: лучшие наши специалисты уверены, что именно такой состав команды оптимален для спасательной миссии. Что от неё зависит — думаю, объяснять не надо. Живы люди на Лагранже или нет, дотянут ли они до вашего прибытия — добраться до них необходимо в любом случае. И в данных обстоятельствах именно у вас и ваших… хм… сверстников шансов на успех больше, чем у кого-бы то ни было ещё.

Я совсем было собрался спросить, что это за обстоятельства, но тут дверь за спиной громко скрипнула. Я обернулся — и надо ли говорить, что когда я повернулся назад к собеседнику, того не оказалось на месте, словно никогда и не было?

Что удержало мою руку, дёрнувшуюся, было, сотворить неуместное (а может, наоборот, единственно сейчас уместное) крёстное знамение — я не смог бы ответить даже под пыткой. Просто потому, что не знаю, что отвечать.

Дверь снова скрипнула. Я крутанулся на месте так, что едва не полетел с ног.

— Ну что, вы закончили? — отец огляделся, на лице проступило озадаченное выражение. — А где Евгений Петрович?

— В-вышел. — выдавил из себя я. — Ушёл, то есть. Вот прямо сейчас, только что, и что вышел.

— Странно, а я его не встретил в коридоре… — он покачал головой. — Ну ладно, в другой раз. А сейчас — поехали уже!

— Домой?

— На Ленинский. Мать с бабушкой целый пир по случаю твоего возвращения приготовили. А собака твоя всех извела — с самого утра крутится в прихожей, скулит, от двери не отходит. Заждалась, бедняга…

— Ну, раз заждалась, тогда поехали! Только…. — я замялся. — Давай Юльку возьмём с собой, а? А то ей домой, до Коломны далеко и только с утра, а в общежитие сейчас идти, оформляться — нас же там сколько не было, комнаты наверняка другим отдали…

Отец понимающе усмехнулся.

— Бери, куда от тебя денешься! Кстати, матери тут намекнули, что она, возможно, наша будущая невестка — это правда или как? Нет, я не настаиваю, просто хотелось бы знать, как себя с ней вести…

Я поперхнулся. Всё же, Проект в чём-то — большая деревня, тут ничего ни от кого не скроешь.

— Подожди немного, а? Потом расскажу… когда сам всё пойму.

Отец пожал плечами, но настаивать не стал. А мне вдруг стало необычайно легко — в конце концов, ну его, этого И.О.О. с его загадочными появлениями, таинственными исчезновениями и надоевшими уже конвертами. Успею ещё посмотреть, что там внутри, а пока — честное слово, есть дела поважнее!

На дворе апрель, двенадцатое число — красный день здешнего календаря, День Космонавтики, уже четвёртый в моей попаданченской ипостаси. Я в Москве — что за прошедшие три месяца случалось ох, как нечасто. И.О.О. не шутил, когда предупреждал, что придётся приложить все силы на подготовку к полёту, и на это уйдёт всё оставшееся время, до минуты…

Экипаж «Зари» сформирован — собственно, никаких усилий для этого прилагать не потребовалось, все уже были в курсе и ожидали на низком старте. Круг, таким образом, снова замкнулся — мы живём в Королёве, в Центре подготовки, в знакомом общежитии разве что, двухкомнатные, роскошные по здешним меркам номера у нас индивидуальные, а не на двоих. Ну, это атрибут нового статуса — как шеврон с надписью «Заря» на груди, и почтительные взгляды, которыми нас провожают новички-«юниоры». Здесь из полно — новый набор, в числе которого мы с удовольствием увидели наших старых знакомых, «каравелловцев». К сожалению, совершенно нет времени, которое мы могли бы уделить им на правах старших, более опытных товарищей — надеюсь, ребята поймут и не обидятся на такое не внимание. Оно, честное слово, не имеет ничего общего со снобизимом, высокомерием — наши дни расписаны по минутам, у каждого индивидуальный график обучения, плюс работа в команде, отработка действий на тренажёре-симуляторе нового планетолёта, плюс полёты на орбиту, где спешно достраивается «Заря», плюс… Сколько там часов в земных сутках, двадцать четыре? Мало, срочно дайте двойной комплект!

Но отдыхать всё-таки надо, хотя бы изредка — от пропитанной энергией и энтузиазмом атмосферы Центра Подготовки, от коллег с их разговорами о работе, учёбе, даже, иногда от друзей. И потому сегодня я здесь — рано утром на отцовской «Ладе» рванул, не сказав никому ни слова, в Москву, заехал к бабуле с дедулей, переоделся, чтобы не привлекать внимания униформой и яркими нашивками, и по знакомому, сотни раз хоженому маршруту отправился на Ленинские горы. Я не стал садиться на двадцать восьмой троллейбус, который он и отвёз бы нас прямо ко входу в дворцовский парк. Вместо этого пересёк Ленинский проспект, дворами дошёл до метро «Университет» и дальше, мимо нового здания цирка, мимо достраивающегося здания Детского Музыкального театра добрался до цели своего путешествия.

Мы вошли в парк со стороны Университетского проспекта — Бритька оживилась, оказавшись в знакомых местах, и принялась носиться, словно она всё ещё десятимесячный щенок а не взрослая, солидная собака — а я неторопливым прогулочным шагом направился к главной аллее, что тянется от памятника Мальчишу-Кибальчишу до главного входа.

Народу здесь хватало, и взрослых и детей. Со стороны большой площадки перед главным корпусом несутся голоса и музыка — оркестр наяривает «Заправлены в планшеты космические карты…» Мы постарались обогнуть эту суету по большой дуге, выбрали на аллее скамейку — ту самую, между прочим, на которой всё началось три года назад! — и я сел, разом отгородившись от шума и суеты незримой стеной Бритька, даром, что хвостатая бестолочь, не пыталась скакать по газонам и выкапывать из оплывших сугробов и неопрятных куч прошлогодней листвы какие-нибудь коряги — улеглась у моих ног и провождала взглядом стайки ребят, пробегающих мимо. Музыка вдали стихла, вместо неё раздался бодрый начальственный голос, прерываемый аплодисментами — ну понятно, официальная часть торжества в разгаре. Хорошо, что никто не знает, что я здесь, и предусмотрительно избавился от форменной куртки с обязательным «Знаком Звездопроходца» на груди — а то, к гадалке не ходи, изловили бы, вытащили на трибуну, заставили сказать что-нибудь прочувствованное, полагающееся к такой дате, а это последнее, что мне сейчас требуется.

…Тьма, пустота, ощущение беззвучного падения в трубе с невидимыми ледяными стенами — и я снова здесь, на скамейке, вокруг серенький апрельский денёк… но почему кисти моих рук мои снова выглядят так, словно принадлежат немолодому, мягко говоря, мужчине, разменявшему седьмой десяток? И — страшный укол в сердце, в точности такой, от которого всё закончилось в «том, другом» две тысячи двадцать третьем и началось в этом тысяча девятьсот семьдесят пятом….

Единственное, что я успел сделать — это обмереть, покрывшись с ног до головы липким потом. Что, назад? Или… всё это было потрясающим по правдоподобию видением, мороком, накрывшим меня в последние мгновения жизни, и теперь — всё, приехали, туши свет? Гранёная ледяная игла, вроде бы, выскочила из сердца, но сил нет не то, чтобы шевельнуть пальцем, но даже перевести взгляд с высящегося вдали корпуса гостиницы «Орлёнок», поискать глазами хотя бы собаку — она тоже перепугана, вылизывает стремительно холодеющую кисть. Нож с насаженным на кончик квадратиком бородинского хлеба и ломтика сала выскальзывает из сделавшихся вдруг бессильными пальцев и падает на асфальт. Глухая, ватная тишина — ни шума проезжающих по улице машин, ни ребячьего гвалта, ни даже Бритькиного скулежа. Что, уже всё?..

Отпустило меня так же внезапно, как и накрыло — вместе с нахлынувшей волной звуков. Бритька и правда, подскуливает, пытаясь снизу вверх заглянуть мне в лицо: «ты что это удумал, хозяин, а ну приходи в себя!..» Оркестр вовсю старается, выводя что-то бравурное, и за музыкой совершенно не слышна речь очередного официального лица, выбравшегося на трибуну к микрофону. Смех, весёлые крики, кто-то подхватывает песню, и вот уже вся площадь, заглушая и оркестр, и начальственный мегафон выводит: «Давайте-ка ребята закурим перед стартом…» — уже во второй раз с тех пор, как мы устроились тут, на скамейке. Они и в третий споют и в четвёртый, долго ли умеючи…