Он перетащил извивающееся, корчащееся тело чуть дальше от берега. Затем, крича от гнева, поднял его и одним мощным ударом вонзил нож в дерево, пришпилив змею лезвием, торчащим из нижней челюсти, словно длинный третий клык.

В желтых глазах змеи теперь светилась беспомощность. Оба вытащил из сапога второй нож. Он хотел понаблюдать за тем, как жизнь будет медленно покидать эти еще минуту назад злобные глазки.

Он сделал разрез на бледном брюхе, в складке между рядами чешуек. Не очень длинный разрез, от которого быстро не умирают. Просто разрез, чтобы поместилась человеческая рука.

— Ну, ты готова?

Змея смотрела на него.

Оба закатал рукав и засунул руку в разрез. Вначале пальцы, потом запястье, потом всю руку — в живое тело, все дальше и дальше. Змея задергалась, и Оба прижал тело коленом к стволу, наступил сапогом на болтающийся хвост.

И весь мир вокруг Обы исчез. Он представлял себе, каково быть змеей. Он воображал, что стал этой тварью. Он ощущал ее кожу вокруг своей плоти, ее живое тело, мокрые внутренности, сжимавшие руку, которую он продолжал проталкивать вперед. Рука погружалась все глубже. Обе пришлось придвигаться к змее, пока, наконец, его глаза не оказались в дюйме от змеиных.

И глядя в эти желтые глаза, он наслаждался, видя в них не только жестокую боль, но и восхитительный ужас.

Оба чувствовал, как в скользких внутренностях пульсирует то, к чему он стремился. И наконец нащупал его — живое сердце. Оно яростно трепыхалось в его руках. Не отрывая взгляда от глаз змеи, Оба сжал пальцы. С мягким бульканьем сердце лопнуло. Змея вздрогнула, трепыхнулась и, дернув в последний раз хвостом, затихла.

Оба продолжал смотреть в глаза змеи, пока они не потухли. Это было не то же самое, что наблюдать за смертью человека — не хватало связей с человеческим сознанием, не было сложных человеческих мыслей, которые Оба мог угадать. Но все равно это было волнующее зрелище — наблюдать за тем, как смерть входит в живое тело.

Пожалуй, ему все-таки нравилось это болото.

Торжествующий и окровавленный, Оба заковылял к кромке воды, чтобы смыть кровь и вымыть ножи. Это столкновение было неожиданным, волнующим и возбуждающим, хотя — он должен был признать — и менее волнующим, чем с женщиной. С женщиной прибавлялось чувство полового различия, ощущение того, что, когда к ней приходила смерть, внутри женщины оказывались не только его руки.

Большей близости не существовало. Это было священно…

Когда Оба закончил мыться, вода стала красной. Этот цвет заставил его вспомнить о рыжих волосах Дженнсен.

Оба выпрямился и проверил, все ли на месте, не потерял ли он чего-нибудь в борьбе. Похлопал себя по поясу и похолодел.

Кошелька не было.

В панике он сунул руку в карман, но кошелька не оказалось и там. Оба понял, что потерял его, когда боролся со змеей под водой. Кошелек был привязан шнурком к поясу, и Оба был уверен, что деньги не потеряются. Он не понимал, как мог развязаться или ослабнуть узел на кожаном шнурке.

Оба с яростью кинулся к мертвой змее, валяющейся у корней дерева. Крича от гнева, он схватил змею и принялся колотить безжизненной головой по стволу — пока во все стороны не полетели чешуйки.

Тяжело дышащий и обессиленный, Оба наконец остановился. Скользкая мертвая масса вновь плюхнулась на землю.

В отчаянии Оба решил, что придется нырнуть в воду и поискать пропавшие деньги на дне. Но прежде проверил пояс еще раз.

И, присмотревшись, понял, что кожаный шнурок вовсе не развязался.

Оба намотал короткий отрезок кожи на палец. Шнурок был обрезан.

Оба обернулся назад, откуда пришел.

Кловис!..

Кловис все время отирался рядом, болтливая назойливая муха, жужжащая над ухом… Кловис видел кошелек, когда Оба покупал лошадей…

Зарычав от злости, Оба оглядел болото.

Начинался дождь, капли ударялись о листья и словно нашептывали что-то. Оба почувствовал их прохладу на разгоряченном лице.

Что ж, он убьет воришку. Очень, очень, очень медленно…

Без сомнения, Кловис будет изображать невинность. Он станет уверять, что невиновен. И вероятнее всего спрячет деньги, чтобы вернуться за ними позднее.

Оба заставит его признаться. В этом нет никаких сомнений. Кловис думает, что он умный, но он не встречался раньше с такими, как Оба Рал.

Оба сделал шаг к воде и остановился. Нет, он потратил много времени, чтобы добраться сюда. Он уже близко от Алтеи. Нельзя позволить, чтобы гнев взял сейчас верх над ним. Нужно подумать. Оба умный. Умнее матери, умнее колдуньи Латеи, умнее тощего маленького вора. Он будет действовать расчетливо, не подчиняясь слепому гневу.

Он займется Кловисом, когда разберется с Алтеей.

И в мрачном настроении Оба продолжил путь к дому колдуньи.

Через пелену дождя Оба разглядывал дом, сложенный из кедровых бревен и окруженный неизвестными растениями. Возле дома никого не оказалось. На берегу маленького озера было множество отпечатков сапог. Следы были старыми, но они вывели Обу на тропинку, которая и привела его к дому. Из трубы в стоячем влажном воздухе лениво вился дымок.

Дом, изрядно заросший мхом и вьющимися растениями, наверняка принадлежал колдунье. Никто бы другой не решился жить в таком неуютном месте.

Оба осторожно поднялся на галерею и прокрался к двери. Кедровые колонны поддерживали низкую крышу. Прямо к входу вела широкая тропа, без сомнения именно этим путем нуждающиеся в предсказаниях посетители подходили к дому.

Разозленный потерей кошелька, Оба даже не пытался быть вежливым и открыл дверь без стука, рывком. Помещение с двумя окнами и небольшим очагом было освещено довольно тускло. В очаге пылало пламя. На стенах висели вычурные резные поделки, в большинстве своем животные, иногда простые, иногда раскрашенные, некоторые позолочены. Вряд ли Оба стал бы вырезать животных. Обстановка была лучше той, в которой он вырос, но не такая приятная, к которой он уже привык.

Рядом с очагом на искусно изготовленном стуле, как королева на троне, сидела женщина с большими темными глазами. Она спокойно наблюдала за вошедшим поверх чашки, из которой потягивала какой-то напиток. Хотя длинные золотые волосы женщины были другого оттенка и на лице ее не было выражения высокомерия и суровости, Оба сразу узнал эти черты. Это была сестра Латеи.

Глаза!.. Вот что он всегда запоминал и хранил в своем мысленном списке.

— Я — Алтея, — сказала она, отнимая от губ чашку. Голос ее был совсем не похож на голос сестры. В нем тоже присутствовали нотки властности, но не было звенящего высокомерия. Впрочем, она не встала. — Боюсь, ты прибыл раньше, чем я ожидала.

Озабоченный в первую очередь собственной безопасностью, Оба проигнорировал замечание и направился в другие комнаты, для начала проверив ту, где находился рабочий стол. Кловис рассказывал, что Алтея живет не одна: у нее есть муж Фридрих. В мастерской должны находиться резцы, ножи, деревянные молотки. Каждый из этих инструментов вполне мог стать в умелых руках смертельным оружием.

— Мой муж ушел во дворец, — сказала колдунья. — Мы одни.

Оба проверил спальню, чтобы убедиться в этом окончательно. Колдунья говорила правду. В доме было тихо, только стучал по крыше дождь. Они действительно находились здесь одни.

Наконец-то уверенный, что им никто не помешает, Оба вернулся в большую комнату. Колдунья наблюдала за ним, не улыбаясь, не хмурясь, не волнуясь. Оба подумал, что если у нее есть мозги, она должна быть по крайней мере взволнована. Но Алтея выглядела только утомленной и сонной. Вероятно, болото с его тяжелым влажным воздухом делало людей вялыми.

Недалеко от стула на полу лежала украшенная позолотой квадратная доска. Это напомнило Обе о каком-то пункте из его мысленного списка «поразительностей». Рядом с доской лежала кучка гладких темных камешков, а у ног колдуньи разместились красная и золотая подушки.

Оба молчал, внезапно осознав связь между пунктом из его списка и позолоченным украшением на доске. Украшение напоминало высушенную сердцевину горной розы — одной из трав, которые Латея клала в его лекарство. Большинство снадобий были обычно перемолоты заранее, но это — никогда. Латея перетирала сердцевину перед тем как положить в снадобье. Такое зловещее совпадение могло быть только предупреждением об опасности. Оба не ошибся в своих предположениях — эта колдунья представляла собой угрозу.