Обесцвеченные синие глаза неотрывно смотрели на Никки, будто в окружающем мире больше ничего не существовало. Этот испытующий взгляд проникал в самую душу, наполняя ее леденящим страхом. Глаза этой женщины были до того бледными, что казались незрячими, но Никки понимала, что эта женщина способна прекрасно видеть, и не только на свету, а даже в самой темной пещере или в глубине скал, где никогда не было дневного света.

Женщина изобразила самую злобную и порочную усмешку, какую когда-либо доводилось видеть Никки. Это была улыбка того, кто не боится, а лишь наслаждается, бросая кому-то вызов, улыбка, принадлежащая женщине, которая прекрасно понимала, что все сейчас в ее власти. Это была улыбка из тех, что вызывали у Никки тихую дрожь.

А затем женщина исчезла.

Чуть в стороне появились новые вспышки брошенной Зеддом магии, затихающие с шипением.

Никки старалась изо всех сил вернуть себе подвижность, но окружающий мир был слишком тягучим, до того, что временами напоминал ей те ужасные сны, где она пыталась двигаться, но так и не могла, как ни старалась. Например, сон, в котором она стремилась убежать от Джеганя – а он по-прежнему оставался рядом, настигая и дотягиваясь до нее. Он был как сама смерть, готовый к самой невообразимой жестокости, приближаясь к ней. А она, до отчаяния, хотела вырваться из этих снов, но, несмотря на неимоверные, усилия ее ноги не хотели двигаться достаточно быстро.

Те сны всегда повергали ее в состояние трепетной паники. Те сны делали смерть до того реальной, что она могла полностью вкусить весь ее ужас.

Однажды такой сон ей приснился, когда она была в палатке с Ричардом. Он разбудил ее, расспрашивая, в чем дело. И она, глотая слезы, рассказала ему. Он заключил в ладони ее лицо и сказал, что это всего лишь сон, а с ней все в порядке. Она отдала бы все, чтобы он обнял ее и, прижав, сказал бы, что теперь она в безопасности, но он не сделал этого. И тем не менее его рука на ее лице, удерживаемая обеими ее руками, мягкие слова и сочувствие дали то утешение и поддержку, которые прогнали ее страх.

Однако сейчас явно был не сон.

Никки попыталась с трудом вдохнуть, чтобы окликнуть Зедда, но не смогла сделать ни того, ни другого. Она пыталась вызвать свой Хань, силу магического дара живых людей, но, как оказалось, не могла даже соединиться с ним. Это воспринималось так, будто ее дар был невероятно быстрым, а она невероятно медленной, и потому они никак не сцеплялись друг с другом.

Женщина, чья плоть была мертвенно-бледной, как у недавнего мертвеца, а волосы и платье черными, как сама преисподняя, вдруг оказалась прямо перед Никки.

Рука женщины как бы приблизилась под водой, сопровождаемая завихрениями черной ткани. Иссохшая кожа туго обтягивала пальцы, четко вырисовывая суставы. Костлявая ладонь погладила подбородок Никки. Это было надменное прикосновение, наглый и бесцеремонный акт триумфа.

В момент этого прикосновения вибрация, которую Никки ощущала в груди, готова была разорвать ее на части.

Женщина рассмеялась глухим, замедленным, булькающим под водой смехом, который эхом мучительно отозвался в каменных коридорах Цитадели.

Никки нисколько не сомневалась, чего хочет эта женщина и за чем именно сюда явилась. Она отчаянно пыталась призвать свою силу, чтобы поймать эту женщину, нанести удар, сделать хоть что-нибудь, чтобы остановить ее, – но ей не удалось. Ее сила вдруг оказалась невероятно далеко, потрескивала на таком расстоянии, что требовалась вечность, чтобы до нее добраться.

Как только палец прошелся вдоль всего подбородка, женщина снова исчезла, погрузившись в темную глубину.

Появившись вновь в следующий раз, она была уже позади обитых бронзой дверей комнаты со шкатулкой, которые оставались открытыми. Женщина медленно словно бы проплыла через дверной проем, ее ноги так и не коснулись земли, платье колыхалось все вокруг нее.

Затем вновь исчезла из восприятия Никки.

Появившись в очередной раз, она была уже между комнатой и Никки.

Шкатулка Одена находилась у нее под рукой.

И как только тот ужасный смех эхом проник в сознание Никки, окружающий мир заплыл чернотой.

Рэчел не знала, кому эта лошадь принадлежала, да и не задумывалась над этим. Просто лошадь была ей нужна.

Девочка бежала всю ночь и чувствовала истощение и усталость. Она ни разу не остановилась, чтобы задуматься, зачем ей вообще бежать. Это казалось ей не особо важным. Действительно важным было лишь то, что она продолжала продвигаться вперед, то есть совершала необходимое.

Ей необходимо передвигаться быстрее.

Ей нужна лошадь.

Она была абсолютно уверена в направлении, в котором нужно спешить, хотя и не знала, почему ощущает такую уверенность на этот счет, но даже не пыталась достаточно серьезно обдумать этот момент – это оставалось всего лишь вопросом, таящимся где-то в самой глубине ее сознания, никогда полностью не всплывающим на поверхность для обдумывания.

А пока что она, припав к земле, пряталась в засохших ломких кустах, пыталась оставаться всего лишь тенью, до того момента как придумает, что делать. Трудно было сидеть тихо, потому что при этом она начинала мерзнуть от холода. Рэчел старалась не дрожать от страха, чтобы не выдать себя. Ей хотелось потереть руки, но она понимала, что этого делать нельзя, потому что любое движение может привлечь внимание.

И хотя она замерзла, главным предметом ее беспокойства была лошадь.

Кто бы ни был хозяином этой лошади, было ясно, что поблизости его сейчас нет. А если есть, то его не видно. Возможно, он спит в высокой порыжевшей траве и находится слишком низко, чтобы Рэчел могла заметить его. А может, отправился на разведку.

Или он выжидает, наблюдая за ней, вероятно, уже натянув тетиву со стрелой, так что едва Рэчел выберется из укрытия, он прицелится и свалит ее наповал. Как ни была ужасна такая мысль, страх перед подобным исходом не мог побороть стремление продолжать путь и необходимость спешить.

Девочка сквозь плотную стену деревьев посмотрела на солнце, проверила свое расположение относительно него, чтобы точно знать, в какую сторону следует двигаться дальше. Затем рассмотрела варианты маршрутов побега. Вон та широкая тропа, чуть в сторону от дороги, – лучше всего подходит для того, чтобы поскорее скрыться. А еще там есть неглубокий, с каменистым дном, ручей, пересекающий луг. На противоположной стороне луга ручей примыкал к дороге и дальше бежал рядом с ней, и они оба уходили в глубину леса на юго-восток.

Солнце, низкое и красное, кажущееся огромным, висело почти над самым горизонтом. Цвет его был почти такой же, как у царапин, оставшихся на ее руках, когда она пробиралась сквозь кусты.

И прежде чем Рэчел осознала происходящее, прежде чем как следует обдумала все, ее ноги пришли в движение. Казалось, у них появился собственный разум. Сделав несколько шагов, выбираясь из кустов, она кинулась стрелой через открытое пространство прямо к лошади.

Уголком глаза Рэчел заметила фигуру человека, когда тот вдруг резко сел в высокой траве. В точности как она и предполагала – он там спал. В кожаном жилете с металлическими заклепками и с ремнем, на котором держались ножи, он явно походил на солдата Имперского Ордена. Похоже, он здесь один. Вероятно, отправлен на разведку. Все так, как учил ее Чейз – солдаты-одиночки Имперского Ордена, как правило, шпионы.

На самом деле ее не очень-то и беспокоило, кто он. Ей была нужна лошадь. Ей следовало бы бояться этого человека, но она не боялась. Ее страшила лишь возможность остаться без лошади и опоздать.

Человек отшвырнул одеяло и тут же вскочил на ноги. Он двигался очень быстро, но за лето ноги Рэчел еще больше окрепли и стали длиннее, и она мчалась довольно резво. Солдат что-то прокричал в ее сторону. Ее же это нисколько не заботило, она продолжала нестись к гнедой кобыле.

Человек что-то бросил в нее. Она видела, как это пролетело над ее левым плечом. Нож. С такого расстояния это был безрассудный бросок – наудачу, как сказал бы Чейз. Он научил ее концентрироваться и точно целиться, и еще многому другому касательно ножей. И она, разумеется, знала, что бегущая мишень очень трудна для поражения.