Шота великосветски помахала рукой.

— С другой стороны, сколько вреда миру причинишь ты в своем безумном стремлении найти несуществующую женщину? Впервые ты пришел ко мне просить помощи в борьбе с Даркеном Ралом. Я помогла тебе — и таким образом помогла стать лордом Ралом. Теперь кипит война, Д’харианская империя отчаянно бьется с врагом — а ты покинул пост, который должен занимать как лорд Рал. Ты нанес удар по собственному авторитету бредом и необдуманными поступками. Место вождя пустует. Твоя поддержка потеряна для людей, бьющихся за твое же дело.

— Я верю в свою правоту, — возразил Ричард. — Если я прав, то существует смертельная опасность, о которой никто, кроме меня, не догадывается. И, следовательно, не может с ней бороться. Лишь я стою на пути неведомой, но неминуемой погибели. Я не могу сознательно игнорировать правду — скрытая угроза более страшна, нежели та, о которой знают все.

— Хорошее оправдание, Ричард.

— Это не оправдание.

Шота насмешливо кивнула:

— А если тем временем новоявленная свободная империя Д’Хара падет? Если дикари Имперского Ордена поднимут окровавленные мечи над трупами всех тех храбрецов, которые погибнут, защищая дело свободы, пока их вождь гоняется за призраками? Они что, оживут оттого, что ты единственный видишь какую-то загадочную опасность? Их дело — твое дело — не погибнет? И мир сможет спокойно кануть в долгую темную эпоху, где миллионы за миллионами будут рождаться для угнетения, голода, страданий и смерти? Неужели погоня за загадкой сделает гибель свободы приемлемой для тебя? Ведь таковы прямые последствия того, что ты упрямо считаешь правильным, несмотря на неоспоримые доказательства противоположного!

У Ричарда не было ответа на эти слова. Вернее, он не решался дать ей ответ. Она так повернула ситуацию, что любой ответ показался бы пустым и эгоистичным. Он верил, что имеет основания отстаивать свое мнение — но понимал, что всем остальным имеющиеся доказательства должны представляться ненадежными, и потому лучше было молчать.

Более того, глубоко внутри таилась тень страха, что она права, что проблема — в нем, а не во всех окружающих.

Почему он один прав, а все остальные ошибаются? Как может он один быть прав? Разве такое возможно? И откуда он сам знает, что прав? Какие у него доказательства, кроме собственной памяти? Не было ни малейшего факта, за который можно было бы ухватиться.

Он с ужасом чувствовал, как трещит воздвигнутая им стена уверенности. Если трещина расширится, вся тяжесть мира обрушится и раздавит его. Он не выдержит этого веса, если Кэлен не существует.

Только его слово стояло между Кэлен и забвением.

Ричард не мог без нее. Не хотел жить дальше без нее. Она была всем для него. До сих пор он старался не думать о любимой и вместо этого занимался мелочами, чтобы выдержать боль от разлуки с ней хотя бы еще на день. Даже если он искал путь к ее спасению. Но теперь боль сжимала сердце, угрожала сломить.

Вместе с болью от разлуки волной нахлынула вина. Он — единственная надежда Кэлен. Только он держит огонек ее жизни над потоком, угрожающим смыть ее навеки. Он один пытается найти и спасти ее. Но до сих пор он не сделал ничего полезного. Дни проходили, а он ни на шаг не приблизился к ней.

Ко всему прочему Ричард знал, что Шота права в одном важном вопросе. Пытаясь помочь Кэлен, он проигрывал во всем остальном. Он заставил народ поверить в реальность идеи свободной Д’Хары, страны, где люди могли жить своей жизнью и работать на себя.

Еще он очень беспокоился, что ответственен за исчезновение великого барьера. А это позволяло императору Джеганю вести Имперский Орден в Новый мир и угрожать новообретенной свободе на этих землях.

Сколько людей пострадает или умрет, пока он гоняется за любимой женщиной? Что бы сказала на это Кэлен? Волшебник знал, как заботилась она о народе Срединных Земель, которым когда-то правила. Она бы захотела, чтобы он забыл о ней и попытался спасти их. Она сказала бы, что слишком много поставлено на карту, чтобы тратить время на нее.

Но если бы пропал он, она спасала бы его любой ценой.

Что бы ни говорила Кэлен, именно ее жизнь важна для него. Жизнь, более необходимая, чем весь мир.

Он задавался вопросом — права ли Шота, говоря, что он попросту использует идею опасности, которую исчезновение Кэлен представляло для всего мира, в качестве оправдания? Но решил, что сейчас лучше всего сменить тему. По крайней мере так Ричард выигрывал время, чтобы опомниться, собрать волю в кулак и обдумать, как добиться необходимой помощи.

— Кстати, насчет опасности, — он сделал неопределенный жест. — Ты упомянула о звере, что за мной охотится. Откуда ты знаешь о нем и что можешь рассказать?

Страсть ушла из его голоса. Он осознал, насколько устал после долгого пути через перевал, не говоря уже о долгих днях дороги из Древнего мира. Задавая этот вопрос, Ричард чувствовал себя более уверенно: ведь зверь мог помешать не только поискам Кэлен, но и миссии, к которой Шота хотела его вернуть.

Она помедлила мгновение — а когда ответила, голос ее стал гораздо мягче. Они словно заключили безмолвное перемирие и снизили уровень противостояния.

— Зверь, что охотится за тобой, уже не таков, каким когда-то был создан. Он изменился.

— Изменился? — встревоженно спросила Кара. — Что ты имеешь в виду? Чем он стал?

Шота испытующе посмотрела на незваных гостей, словно хотела убедиться, что они внимательно слушают.

— Он стал зверем крови.

— Зверем крови? — переспросил Ричард.

Кара подвинулась ближе к нему:

— Что за зверь крови?

Шота глубоко вдохнула, прежде чем начать объяснения.

— Это уже не просто зверь, связанный с потусторонним миром, каким он был создан. Ему нечаянно дали попробовать твою кровь, Ричард. И, что еще хуже — попробовать дали посредством Магии Ущерба, также связанной с миром мертвых. Это сделало его зверем крови.

— Ну и что это значит? — спросила Кара.

Шота наклонилась ближе, ее голос упал почти до шепота:

— Это значит, что сейчас он стал чрезвычайно опасен. — Она выпрямилась, убедившись, что произвела желаемое впечатление. — Я не знаток древнего оружия времен великой войны, но думаю, что если уж зверь попробовал крови, отмеченной таким образом, пути назад нет.

— Ясно. Значит, он не отступится. — Ричард положил ладонь на эфес меча. — Тогда можешь ли ты сказать, как можно убить его? Или хотя бы остановить, или отправить обратно в мир мертвых. Что в точности он делает, откуда знает, что…

— Нет-нет! — Шота отрицательно замахала руками. — Ты думаешь о нем, как об обычном звере, преследующем тебя. Пытаешься определить его сущность, наделить узнаваемыми повадками. Ничего этого нет. В этом все своеобразие такой твари — в отсутствии четкого описания, внешних признаков — во всяком случае, полезных для охотника. Сущность зверя именно в отсутствии сущности. Из-за этого его поведение невозможно предугадать.

— Не вижу смысла. — Ричард сложил руки на груди, размышляя, в самом ли деле Шота точно знает, что говорит. — Любое существо должно действовать согласно какому-то основному закону, стремлению. У каждого есть определенные особенности, отклик на те или иные обстоятельства. Это по крайней мере можно понять и упредить. Нужно просто понаблюдать и сделать выводы. Ничто не может существовать вне природы.

— Неужели ты не видишь, Ричард? С самого начала ты пытаешься вычислить эти признаки. Но тебе не приходило в голову, что Джегань предугадал, как ты себя поведешь, стремясь победить? Разве ты не проделывал с ним подобных штук в прошлом? Он вычислил твою природу — и чтобы противодействовать тебе, создал оружие, которое именно поэтому не имеет четкой природы. Ты — Искатель. Ты ищешь ответы о природе людей, о вещах, о сути событий. В той или иной степени это ищут все люди. Если бы у зверя крови была особая сущность, его можно было бы изучить и понять. А поняв врага настолько, чтобы предсказывать его действия, уже можно принять меры предосторожности, составить план его уничтожения. Разгадка его природы — ключ к победе над ним. Вот почему у этого создания нет определенной природы. Зверь непредсказуем и безлик — вернее, многолик, — и наблюдения, сделанные при одной встрече, не помогут остановить его в следующий раз.