— Потому что он знает, где я служил, — с разносом в секунду выдаёт Вова. При этом, почему-то смешно только мне.

— Саша, если хочешь — могу рассказать подробнее, — явно из вежливости предлагает Роберт Сергеевич.

— Боже упаси, — открещиваюсь. — Я слишком люблю Лену, чтоб проявлять настолько глубокий интерес к делам её отца. Простите, если прозвучало двусмысленно.

— Об этом ещё поговорим… — бурчит Роберт Сергеевич, — игнорирование членов семьи, которые пытаются тебя поддержать, местами как раз неуважение. Либо пренебрежение. Впрочем, сейчас не будем, я тебе очень благодарен. Ты был полностью прав…

— Вовик, этот тип хоть жив-здоров? — нейтрально спрашиваю Вову через пять минут, когда Роберт Сергеевич уходит к себе наверх.

— С ума сошёл? — удивлённо задирает глаза чуть не выше бровей Вовик. — Конечно! Отобрали пропуск, твой тесть его опросил на предмет личной заинтересованности — тот даже отпираться не стал. И внесли его биометрию в базу, чтоб войти больше не мог на этаж — я для этого и нужен был.

— Это как? — не понимаю текста.

— В банке, вход на этаж отдела залогового имущества — только по отпечаткам пальцев и сетчатке глаз. Ну, по личной биометрии, вместо пропусков. Там всё по-взрослому, сканнеры такие, что не во всяком аэропорту лучше.

— Дошло. А то я себе бог невесть что понапридумывал…

— Да ну, скажешь тоже. В каком веке живём? Ты б ещё про четвертование вспомнил…

Дома Лена быстро ложится спать. Похоже, даже безалкогольное пиво — не просто лимонад. Я ещё какое-то время читаю свой атлас, потом тоже засыпаю.

Когда утром бегу на пробежку, Лена ещё спит. Возвращаюсь, завтракаю, собираюсь в клинику. Лена ещё спит.

Принимаю решение её не будить, оставив на кухне в стеклянной сковороде её половину завтрака. Сковородку специально использую прозрачную, чтоб она не прошла мимо и не ела сухомятку.

В клинике Анна уже ждёт меня в кабинете на кушетке. Говорит, Котлинский вышел. Видимо, по каким-то причинам он избегает надолго оставаться именно с ней наедине.

— Доктор, вы знаете, боюсь сейчас уверенно сказать. Но ощущения такие, каких уже давно не было. В хорошем смысле. — робко говорит Анна. — Вот в сосудах, где кровь течёт; там, где опухоль тоже; не знаю, как объяснить. Можете посмотреть меня?

Кладу руку её на плечо, пуская частоту спокойствия:

— Конечно.

Скан. Для верности — скан повторно.

А ведь метастазов-то почти не осталось. Я погорячился, когда думал про неделю. Такими темпами управимся за пару дней. У неё молодой организм, который сам не желает сдаваться. Получив минимальную помощь снаружи, он всеми силами «поглощает» те клетки, которые идентифицирует как «вражеские».

Моё дело — только «подсвечивать». Хотя это долго и монотонно.

Ставлю иглы. Собираюсь подать частоту на лимфоузел, чтоб «добить» оставшиеся метастазы, но вовремя спохватываюсь, сделав пристрелочный скан.

И снова скан ещё раз, для проверки.

«Подсвечивать» метастазы в лимфоузле больше нет необходимости: её лимфоциты и так их «видят». Получается, за время этих сеансов с иглами, у нас получилось заставить клетки опухоли вести себя, как нужно нам.

Лимфоциты работают по программе самостоятельно. Нужно просто время, чтобы дать им механически вывести шлаки из клеток.

Нет точных слов, чтоб выразить все мои эмоции сейчас. Поневоле чувствую, как на моём лице, против моей воли, расплывается идиотская улыбка маньяка, которому дали то, чего требовала его мания.

Пользуясь моментом и тем, что меня никто не видит, корчу сам себе в зеркало рожу и радостно потираю руки.

— Вы знаете, сегодня чуть получше, — сдержанно говорю Анне. — Вы и чувствовать себя должны чуть получше. Всё правильно.

Потом не удерживаюсь и через пару секунд добавляю:

— Динамика вселяет. Давайте работать дальше.

Хочется танцевать. Или хотя бы сделать стойку на руках. Эйфория — вещь такая, точным решениям не способствующая.

Слава богу, Анна не пускается в расспросы. Она вообще ничего не говорит, дисциплинированно не шевелится, лежит лицом вниз.

Сегодня на лимфоузел больше не отвлекаюсь. Теперь транслирую частоту только на опухоль. Если получилось с меньшим, значит, правило будет работать и на большем. Вопрос в упорстве. И в моей работоспособности.

В десять проходит пересменка на сустав. Котлинский забирает Анну на психотерапию, которая, как мне кажется, ей уже не сильно понадобится.

По суставу тоже всё относительно в порядке.

— Деформацию полностью убрать может не получиться, — честно говорю пациенту. — Но функциональность тканей восстановим в полном объёме.

— Что это значит лично для меня? — глухо спрашивает пациент сквозь подушку, в которую упирается его лицо.

— Подвижность сустава будет чуть хуже. Почесать ногой за ухом уже может и не выйти. Но во всём остальном, беспокоить не будет.

Удерживаюсь от фразы «какая мелочь твой сустав, мужик. Знал бы ты, что за женщина до и после тебя».

Танцевать всё ещё хочется.

В двенадцать, когда заканчиваю с Анной, появляется Котлинский. Видимо, он что-то такое чувствует на эмоциональном уровне, потому что, как только за Анной закрывается дверь, он сразу накидывается на меня:

— Ну что?!

Наконец, я могу себе воздать заслуженные положительные эмоции. Потому держу секундную паузу, подогревая его нетерпение. При этом улыбаюсь.

— В лимфоузле её лимфоциты сейчас «видят» метастазы. Треть уже рассосалась. Такими темпами, до окончания метастазов конкретно в лимфоузле осталось два или три дня, смотря что она будет есть дома. То есть, от питания зависит. По опухоли, начал делать то же самое, что делал на лимфоузел. Сегодня пока похвастаться нечем, но мы работаем.

Теперь очередь Котлинского вскакивать и молча метаться по кабинету от стены к стене, усилием воли сдерживая готовую прорваться улыбку.

Как я его понимаю в эту минуту, хе-хе.

— Саня, нет слов. — рожает в итоге Котлинский, сжимая мои плечи своими руками. — Подождём, конечно, результатов и замеров, но…

Дальше ему не хватает слов, он ещё три раза сжимает мои плечи и пару минут бегает от стены к стене. Делая вид, что просто гуляет по кабинету прогулочным шагом.

Потом мы пьём чай, причём я — очень сладкий, и на сегодня прощаемся.

Кажется, над моими тренировками по плаванию висит какой-то злой рок.

Решил от КЛИНИКИ пройтись пешком: и время позволяет, и мысли с ощущениями в порядок привести. По дороге, возле центральной площади, наткнулся на пикет: несколько пенсионеров и откровенно молодых людей (по виду — пенсионеры и студенты) стоят на краю тротуара и держат плакаты с надписью «У меня есть выбор!».

Я уже в курсе из интернета о передаче верховных должностей в стране без избирательного процесса.

Президента, подавшего в отставку, сменил глава парламента, теперь бывший, в соответствии с Конституцией.

А главу парламента сменила очень близкая родственница Президента.

В первом случае, народ ни за кого не голосовал, поскольку функция Исполняющего Обязанности законодательством оговорена. И до следующих выборов нужно просто подождать.

Во втором случае, голосовал только Парламент, причём только одна из его двух палат. Ну как бы тоже, несколько десятков людей, от основной массы избирателей, судя по накалу в интернете, весьма далёких.

Лозунг «У МЕНЯ ЕСТЬ ВЫБОР!» в интернете звучит именно в контексте этих двух назначений: и.о. Президента и новой главы парламента.

В силу возраста и рода занятий, я настолько далёк от политики, насколько можно. Но сейчас мне становится любопытно. В конце концов, шестнадцать лет.

Подхожу к пикету и спрашиваю у студентки, стоящей возле меня:

— А сколько будете стоять?

— Ещё около двух часов.

— И на какой результат рассчитываете в итоге?…

Так мы развлекаемся вопросами и ответами ещё минут пять. А через пять минут на тротуар из подъехавшего автобуса высыпают сотрудники полиции и начинают всех подряд запихивать в этот автобус, включая меня.[21]