Через два часа после научного совета, Сяоюнь перекладывает уведомление от Байъиня в папку «мусор» вместе с двумя десятками аналогичных сообщений, поскольку текущих знаний не хватает, чтоб разобраться во всём досконально и быстро. После научного совета это стало Сяоюню ещё более очевидно.

Но плох тот сотрудник, который не умеет преодолевать трудности. Зачем тратить время сейчас, пытаясь сдвинуть гору, если эту гору можно попытаться обойти?

Когда промежуточные результаты станут чем-то более весомым, тогда надо будет пригласить заведующего сектором и, откровенно объяснившись, предложить изложить всё более доступным куратору языком.

Не смотря на мою внешнюю безмятежность, ситуация намного серьёзнее, чем кажется.

Насколько я успел увидеть вообще, тут бюрократическая машина, требующая согласованных действий нескольких профильных ведомств, запускается крайне сложно, чтоб не сказать неохотно. А в текущей ситуации, когда угроза для всех, кроме меня, виртуальна… Вероятнее всего, что-то запустится уже только как ответ на уже случившиеся события.

К сожалению, государственная машина в этом случае состоит из крайне несовершенных людей. И будет не проактивна, а исключительно реактивна.

Говоря иначе, все зачешутся только после того, как кто-то начнёт умирать. А до этих пор, все будут расслабленно отмахиваться от лишних дополнительных действий, необходимость которых крайне неочевидна.

Есть такие понятия, инициатива и энтузиазм. Вот именно о них речь и не идёт. А чтоб быть проактивным, именно они и необходимы.

Затык.

Другое дело, что плыть по течению лично мне неприемлемо. По целому ряду причин.

На всякий случай, для очистки совести, в надежде посоветоваться, пытаюсь набрать Бахтина. Он сбрасывает мой звонок и одновременно отправляет мне шаблонное смс: «Я сейчас занят. Свяжусь с вами, как только смогу. 6 часов».

Следующей попыткой набираю Ирину, его заместителя. Моя логика проста: я пока не знаю, как заставить крутиться винтики государственной машин эффективно. По сигналу шестнадцатилетнего пацана.

Номер Ирины вообще недоступен.

Лично я вижу, что угроза более чем реальна. Китайцы, кстати, судя по их погоне за дедом, тоже что-то как минимум подозревают. Но явно не будут подтверждать никаких наших догадок, по понятным причинам (мне уже хватает ориентации в реалиях местного Человечества, чтоб не строить иллюзий насчёт Единства этого самого Человечества. По крайней мере, именно в данном случае, Человечество единым целым считаю только я).

И проблема в том, что доказать свою правоту я смогу только после того, как первый из инфицированных умрёт. А кроме меня, как я понимаю, никто в этом мире не будет шевелиться именно до тех пор, пока другие не начнут умирать.

А ведь именно сейчас необходимо быстро определить источник вируса и направления, куда он мог двинуть. Один носитель вон, этот дед, даже до нас допёр…

Обуреваемый противоречивыми мыслями, ускоряю все свои процессы, как могу. В первую очередь мозги. И через несколько секунд вспоминаю, что один человек всё же что-то посоветовать способен; попутно, на равнодушного он не похож.

Сажусь за ближайший свободный столик злополучного открытого летника на площади (всё равно в двух десятках метров от пограничников) и набираю номер. На моё удивление, он отвечает сразу. Интересно, это у него профессиональное? И спать он вообще не ложится? Бахтину в тот раз среди ночи он тоже ответил через секунду.

— Кузнец, привет. Это Стесев.

— Узнал. Добрый. Как дела?

— Вот как раз по этому поводу и звоню. Мне очень нужен твой совет.

— Надеюсь, ничего радикального? — смеётся в трубку бывший (или не бывший?) майор Кузнецов, который, судя по шуму, явно сейчас за рулём.

— Не как в прошлый раз. Вернее, всё может быть и серьёзнее, но тут не личное. Государственное.

— Пугаешь. — Голос Кузнецова сразу утрачивает шутливые нотки. — Подробности?..

…

— … И вот смотри. Я вижу, что процесс идёт поступательно, причём токсин депонируется в тканях лавинообразно. — Завершаю своё пояснение. — Но доказать это на пальцах не могу, потому что, как минимум, нужно, чтоб остальные видели то же самое.

— Это всё? — серьёзно спрашивает Кузнецов, от былой весёлости которого не осталось и следа.

— Почти. Такая деталь. Один из китайцев в костюмах, что интересно, тоже инфицирован. Вот если сравнить скорость процессов у него и деда, она разная. Процесс дискретный, у этих двоих депонирование токсина имеет разную скорость. Иначе говоря, у кого-то «прорвёт» через несколько недель, а у кого-то — через считанные десятки часов или даже часы. Понимаешь, какая жопа?

— Вполне. Это очень в рамках моей предыдущей работы. — Ровно и с каким-то необъяснимым спокойствием отвечает Кузнецов. — Можешь мне сейчас прислать фото удостоверений этих китайцев?

— Минуту подождёшь? — отвечаю, поднимаясь со стула и направляясь к сержанту-пограничнику.

— Не отключаюсь. Жду на связи.

— Пожалуйста, дайте мне сфотографировать их удостоверения? — трогаю за рукав сержанта, кивая на китайцев.

Тот удивлённо смотрит на меня пару секунд, затем пожимает плечами, лезет в нагрудный карман и протягивает три документа.

Естественно, свою просьбу я подкрепляю максимальной амплитудой убедительности, на которую только способен.

— Принял. — Раздаётся через три секунды голос Кузнецова. — Ориентирую тебя. Вопрос полностью в компетенции моего бывшего отделения, детали потом. В отличие от погранцов, профилактика там — прямая обязанность. На любые сигналы реакция обязательна, в том числе в экстренных режимах. Твой сигнал, судя по китайским коркам и деталям, не пустой. Я сейчас свяжусь со своим бывшим начальником. Ожидай, что к тебе в течение получаса подойдёт кто-то из коллег на территории Зоны, у которого есть полномочия. Как только он подойдёт, сразу отзвонись мне, я его через твой телефон сориентирую, чтоб вы общий язык сразу нашли.

Китайская Народная Республика.

Провинция Ганьсу. Институт Микробиологии, находящийся на территории космодрома Цзюцюань (в целях ограничения доступа и соблюдения секретности исследований). Район первого (законсервированного) стартового комплекса.

Третий лабораторный комплекс Института.

2.

Заведующий Департаментом Института микробиологии Ли Дэхао невзлюбил нового куратора от безопасности по целому ряду личных моментов. Хотя формальных оснований для этого и не было, но с предыдущими кураторами были личные человеческие отношения, потеря которых воспринималась как обида, которую нужно было на кого-нибудь выплеснуть.

В другое время, Ли Дэхао бы вмешался и как минимум согласовал бы общую откорректированную позицию Департамента Разработки и куратора со стороны Безопасности: было очевидно, что новый куратор не является профильным специалистом и ещё очень долго вынужден будет «пропускать всё через себя». Поскольку до предыдущих кураторов, тоже биологов по образованию, ему было ой как далеко.

Но что ещё так греет сердце, как промахи и неудачи тех, кто тебе не нравится?

Ли Дэхао задал было сам себе вопрос: «А за что ты его не любишь?»

Но тут же сам себе на него и ответил: «А за что мне его любить? У меня матери восемьдесят шесть, нужен дополнительный уход, с которым связана масса забот. Уже не говоря о финансах. Ещё свадьба дочери на носу, голова и так перегружена. Да и ничто так хорошо не учит, как личный опыт. Вот споткнётся лично, второй раз точно повторять не надо будет.

В немалой степени, детская позиция Ли Дэхао была продиктована ещё и национальным вопросом: в отличие от него, чистого ханьца, Ван Сяоюнь был наполовину хуэй. Как представителю одной из малых народностей, входящей в специальный перечень, его семьи и после семьдесят девятого года не коснулось ограничение «Одна семья — один ребёнок». Отменённое вот совсем недавно.